а операция… Орлов сказал – особо важная.
– Мало ли что сказал Орлов, – отмахнулся американец. – И мало ли какую операцию могли задумать. Может, мы с пересадкой идем. Нет прямой воронки до места и времени назначения, вот тут пересадка, подождем, когда следующая откроется, и пойдем дальше. И глубже. Или наоборот, наверх двинемся, в будущее. Назад, в будущее.
Дуглас почему-то засмеялся, словно шутку какую услышал. И Ленька тоже хихикнул.
– Тут грязи нет, понимаете? – отсмеявшись, сказал Дуглас. – Везде и всегда есть, а тут – нет. Ни малейшей. А так в цивилизованном обществе не бывает. Так что – в прошлом мы. Не только в моем, но и в вашем. И еще глубже.
Малышев не спорил. Глубже так глубже, чего там? Задача все равно не поставлена. И не с тремя «ППШ» при шести запасных дисках на серьезную операцию идти. Еще у них с собой есть двустволка, но это не для боя, а для охоты, провизию добывать. Потому что из еды с собой взять удалось несколько буханок хлеба да пару фляг с водкой. Ну, и там, аптечку, котел, ложки-миски и рыболовные снасти.
Воронка была не особо крупная, ограничение по весу, мать его так…
Никита встал, потянулся, забросил на спину автомат и медленно пошел в глубь острова.
Странный парень.
Малышев с ним познакомился возле моста, когда диверсантов убивали. Тогда он был серьезным, но каким-то светлым, что ли… А сейчас – смурной, неразговорчивый. Да – да, нет – нет. И все.
На операции ходит вместе со всеми, а иногда и в одиночку, всегда поможет, не посмотрит, что командир. Вон, вместе с Малышевым дрова на костер собирал, рыбу чистил. Он всегда необщительный, а тут, на острове, так и вообще… Будто увидел здесь что-то.
Малышев встал с песка, натянул сапоги на босые ноги прямо поверх кальсон. Может, Дуглас и прав насчет Карибского моря, только всех Орлов одел в красноармейское, и не в то, про которое говорили Ставров и Таубе, с погонами, что введут в сорок третьем, а в самое обычное, с петлицами.
А к жаре гимнастерка и шаровары приспособлены не слишком, потому и ходят парни полуголыми.
– Слышь, Никита, – позвал Малышев, догоняя лейтенанта.
– Что? – не останавливаясь и не оборачиваясь, спросил Никита.
– Ты чего такой?
– Какой?
– Ну… – Малышев замялся. – Невеселый.
– Засмеяться? – с готовностью предложил Никита.
– Да ну тебя… При чем здесь засмеяться? Ты со вчерашнего дня темный весь. Я думал, утром повеселеешь, а ты…
– А ты вон красный, как вареный рак. И с утра не побелел. И что?
– Так то я по дурости обгорел, а ты…
– А если я тоже дурость сделал? – Никита остановился и серьезно посмотрел в глаза младшему сержанту. – Тогда что?
– Какую дурость? – опешил Малышев.
Никита оглянулся на парней, орущих что-то от избытка чувств на пляже. Конвей выбрался из воды, выволок за собой Рахимова, и теперь все вместе стали учить узбека играть в футбол.
– Ладно, – сказал Никита. – Все равно хотел с кем-то