лестнице на второй этаж, где под чердаком теснилась ее комнатушка, и заперлась на ключ, готовая вот-вот разрыдаться.
Швырнув вещи в угол, она достала из дедовского сундука зримое блюдце и крутанула по столу. Илья ответил лишь после третьей попытки.
– Ванда? – Слегка удивился он. – З-здравствуй! – Илья рябил и заикался. – Рад т-тебя видеть! Прости, связь ни к леш-шему, – зашипел он, – я на границе!
– Батюшка сватанье затеял! – Перешла к делу Ванда.
Илья взглянул на нее со всей серьёзностью:
– Сейчас нет времени говорить. С-сегодня буду проездом в Лагвице – встретимся, на нашем месте, как обычно… Ж…ш-ш…ж-ж…
Ванда изо всех сил затрясла проклятое блюдце. Изображение то шло полосами, то вовсе исчезало, а вместо звука издавалось странное жужжание, точно собеседник превратился в гигантскую осу.
В усердии она взмахнула блюдцем, задела краешек стола, блюдце звякнуло и разбилось.
Ванда смотрела на разлетевшиеся по полу осколки и чувствовала, как теплившаяся в груди радость превращается в трясущийся холодец. Она всхлипнула. Зримое блюдце – редчайшая вещь.
– Ээээ… – протянул невесть откуда взявшийся домовой Кузьмич. – Разбила блюдце – жди беды.
– Не накаркай, – отрезала Ванда.
Она собрала не посыпанные заговоренной солью осколки и выбросила в урну, даже не подозревая насколько он оказался близок к истине.
***
Сына Глызявого, как и батька, Глызею нарекли. Был он длинным, нескладным с лопухами вместо ушей, но мастерски умел любую ситуацию под себя выворачивать. Девки вокруг, как мухи летали. Хлопцы его уважали, словом не перечили, если надо где подсобить – не отказывались. так бы оно и было, если бы не один случай, который Ванда огласке предала.
Дедок Дивиш слыл в округе мастером по мечам – уроки у него брали и юнцы зеленые, и мужики постарше. Был он щуплым да немощным, а как меч в руки брал так словно на сорок лет молодел.
– Я, – говорил, – от этим самым мечом Вовкулаку зарубил. И за то наградил меня Яромил часовым механизмом, – он сверкнул золотым браслетом и продолжил – стоял я у палат княжеских, вдруг чую – княжна орет, я дверь распахнул, вижу – она младенца к груди прижимает, а на нее здоровенный волчара скалится. Ну я тогда и всадил ему кладенец в самое сердце. Кабы скумекал, что Вовкулака предо мною ни в жисть не осмелился бы… – эту историю Дивиш пересказывал часто, но всегда находились охотники слушать, и Глызя слушал, а Илья малой, внук Дивиша, и вовсе наизусть знал.
Всем ребятишкам тот "механизм" по душе пришелся – из чистого золота, с именной гравировкою и ходят так тихонько – цок-цок-цок…
Однажды Позвал Дивиш к себе Илюху и говорит:
– Бабку твою во сне видал, к себе кличет. – Илья поморщился, глаза влагой набрались, а дед как шикнет на него: – ану цыц, богатырь! На вот носи, да не потеряй. – Снял с руки «механизм» и в кулачок вложил. – Помни, Илюша, ты Муромцев, а для Муромцевых доблесть на первом месте! – Потрепал он внука, чуб взъерошил. – Беги до батька, – говорит, – вели тризну вершить. Да реветь не смей, отжил я свое. Счастливо отжил!
Илюшка