себе, – сказал Чухновский. – У нас положено хоронить в день после смерти до захода солнца.
– У кого это – у нас?
– Поскольку вы пришли именно сюда, – сухо сказал Чухновский, – то прекрасно понимаете, что я имею в виду.
– Интересно, – заявил Аркадий, – почему российские евреи так не любят называть себя евреями? «У нас», «пришли сюда»… Скажите прямо: иудаизм требует. Я пойму.
– Конечно, поймете, – пробормотал Чухновский. – Вам прекрасно известно, что, согласно закону тридцать третьего года, в России запрещено упоминание национальности человека в официальных документах.
– Так я же не о национальности – я о религиозной идентификации, – удивился Аркадий. – А Подольский, насколько мне известно, религиозным человеком не был, хотя и ходил в синагогу.
– В синагогу, – вздохнул Чухновский, – приходят евреи, поскольку иудей и еврей – одно и то же.
– Нет, – сказал Аркадий, – этого я никогда не пойму. Я русский атеист. То, есть, если уж нарушать закон тридцать третьего года… Отец у меня был евреем, мать – русская. Я могу при желании назвать себя евреем, но иудеем – ни в коем случае. Хотя Ветхий завет я кое-как знаю. Мы его проходили в школе.
– Могу себе представить!
– Тем не менее, – улыбнулся Аркадий, – по истории религий я всегда получал девяносто. А Генрих Натанович, – это я в его документах видел, – никогда не имел больше шестидесяти. Религией не интересовался. Но сюда приходил регулярно – правда, не во время молитв.
– Он приходил ко мне, и вы прекрасно это знаете, – Чухновский выставил вперед бороду и стал похож на Энгельса, каким его изображали в прошлом веке на известных барельефах. – Вчера, кстати говоря, мы договаривались с ним на девять вечера, и он не пришел.
– Вот как? – заинтересованно спросил Аркадий и тронул воротничок рубашки, где находился микрофон, проверяя, идет ли запись. Чухновский заметил этот жест и усмехнулся. – Что вы хотели обсудить?
– Собирались, как делали всегда, выпить чаю и порассуждать о жизни. Генрих был очень одиноким человеком, вы даже не представляете себе, каким одиноким.
– Почему же? У него был друг – вы. Он играл в шрайк с коллегами, и они к нему хорошо относились. У него была работа, наконец. У многих сейчас нет и этого. Похоже, что была и женщина…
– Друг… – пробормотал Чухновский. – Хороший знакомый – пожалуй. А друг… Друзей у него не было. Мы знакомы с Генрихом больше десяти лет… Я просто предвижу вас вопрос и потому отвечаю заранее. Да, больше десяти. Точнее, одиннадцать лет и семь месяцев. И с тех пор время от времени беседуем на философские темы.
– Интересный контраст, – усмехнулся Аркадий. – Доктор наук в области самой современной бионетики беседует на философские темы с раввином.
– Вам это кажется странным? Он хотел понять, особенно в последнее время, как можно соотнести материальное с духовным в нашем мире. О материальном он знал почти все. А я знаю Тору и Каббалу, я учился Каббале у раввина Шойхата. Впрочем, это