общества идёт на пользу его здоровью, а недавно я убедилась в том, что это делается вопреки его собственному желанию. Не так давно он сам попросил кого-то из знакомых или родственников, находящихся рядом с ним в этот момент, набрать мой телефонный номер. Из разговора с ним я поняла, что он находится в чрезвычайно подавленном состоянии и просил меня забрать его к себе в Москву. Я готова это сделать, обеспечить достойный уход и лечение в лучших московских клиниках, но родственники категорически возражают, поскольку решили, что ему и так хорошо: они о нём заботятся, он накормлен, ухожен и т. д. Но и в тюрьме тоже кормят и меняют бельё. Как можно человека без его согласия лишать самого элементарного – общения с другими людьми? Почему кто-то, пусть даже и близкие родственники, берёт на себя право решать за самого человека, где ему лучше жить и с кем общаться? То, что такой произвол творится в отношении инвалида, который сам не может себя защитить, а тем более участника Великой Отечественной войны, возмутительно вдвойне, – говорит Л.
Конечно, сам Николай Андреевич никогда не станет, да и не сможет жаловаться на произвол со стороны своих близких родственников, но, наверное, эта история должна привлечь к себе внимание общественных организаций, органов опеки и даже правоохранительных органов, которые должны поставить под контроль ситуацию, сложившуюся вокруг участника Великой Отечественной войны, скульптора Николая Щербакова».
Увы, все мои попытки добиться встречи со скульптором так ни к чему и не привели. Но зато его стали иногда вновь вывозить на прогулку, а по воскресеньям – привозить в Клязьминский храм на церковную службу, к причастию, как это раньше делала я, когда меня ещё допускали к нему. Несколько раз его привозил в храм младший сын со своей подругой Светланой, но их энтузиазм быстро иссяк, и они перестали это делать. После этого уже старший сын Андрей стал приезжать по воскресеньям из Москвы в Клязьму и привозить отца в храм, но и он тоже демонстративно увозил отца, как только я пыталась приблизиться: статья в газете надолго рассорила меня с родственниками скульптора.
Так продолжалось почти год. Но в конце января 2011 года что-то произошло, и старший сын скульптора Щербакова Андрей перестал мне препятствовать, когда я подходила поздороваться с Н.А. в храме. Постепенно я стала провожать их после службы, рассказывая по дороге последние новости, которые происходили в Москве и в мире искусства. Чувствовалось, что Н.А. ждал с нетерпением этих встреч, он заметно ожил и радостно приветствовал меня, когда я появлялась в храме.
Почти пять лет продолжались эти наши встречи в Клязьме. После каждого своего приезда я прилежно записывала содержание наших разговоров, стараясь запечатлеть последние впечатления от драгоценных встреч с этим выдающимся художником и человеком, и эти пять лет стали хронологией не только наших бесед, но и тех событий, которые происходили в то время.
2011 год
17 апреля 2011 года, воскресенье
Сегодня большой