стены раздвигаются, утопая в бесконечности. Два узких прямоугольника окна с остатками стекол. Ветер треплет обрывки бумаги на подоконнике.
Рядом вздохнули, но когда Белобрысая повернулась, никого не увидела. С треском вздрогнула старая газета на окне. Под ногой хрустнул камень.
– Эй! – позвала Белобрысая.
Звуки прыгали по трещинкам стен, по грязному полу. В нос ударил запах пролитого кофе. Бесконечное «эй» не хочет замирать, а носится и носится по кругу, как бешеный хомяк в барабане.
– Вы ушли?
Белобрысая неуверенно выглянула в дверной проем. Навстречу выступила темнота. Абсолютная, в какой никогда ничего невозможно увидеть. Зато в ней хорошо все слышно. Шаги. Кто-то уверенно поднимался по ступенькам. Шаг, еще, следующий. Он шел и шел. Неминуемый, как гром после молнии. Преодолел уже, наверное, ступеней двадцать. Перевалил третий десяток, и, видимо, настроился так шагать еще ступеней сто. Забраться на Эйфелеву башню, а потом и на самый высокий небоскреб Лондона. А там и до неба рукой подать.
– Кто тут? – Впервые голос Белобрысой выдал волнение. Она завертела башкой, отошла к окну. Но шаги заставили ее вернуться к дверному проему.
Топ, топ, топ… И как обрыв сердца – тишина. Уши заложило от ожидания.
И снова этот вздох. Прямо в ухо. Белобрысая успела повернуться. Ей показалось, что сумерки заползли в комнату, сгустились в углу, подбираются – сотня ножек, обутых в красные ботиночки, стучат по полу, передвигая массивное тело, чтобы прижать жертву в угол и задушить.
– А-а-а-а!
Белобрысая дернулась бежать. Путь был только на лестницу, а там стоит некто, что не отбрасывает тени, что умеет всасываться в стены. Что любит убивать. Как сказал парень? Барздук? Из узких окон на нее смотрел равнодушный сумрак. Он ждал, что выберет жертва, какую смерть.
Окно, дверь… Окно, дверь…
Белобрысая решилась. Он рванула к двери, зажмурившись, проскочила голый дверной проем, несколько ступенек, ведущие вниз, всем телом ударилась о дверь, выпала на второй этаж. И бегом, бегом, не оглядываясь. Сдирая ладони в кровь, обламывая ногти, набивая синяки на коленях, оставляя кровавые следы на стенах. Там, где не смогла вписаться в поворот, где ударилась, оцарапалась, стукнулась, содрала кожу в кровь.
Янус стоял около соседнего дома и изучал его неинтересные ободранные стены.
– Здесь тоже живет привидение? – шепотом спросил Ворон, устав ждать, когда вожак отомрет и уже что-то скажет.
– Везде живут привидения, – философски изрек Янус.
– Потому что в каждом доме кого-то убили? – От восторга Ворон стал захлебываться собственной слюной.
– Нет. – Янус наградил его свирепым взглядом. – Потому что в каждом доме в стену вмурован труп. Это был такой суровый прусский обычай. Ни один дом при строительстве не обходился без трупа.
– У нас в доме привидений нет, – доверительно сообщил Скелет.
– Ты крепко спишь. – Янус был невозмутим. – Или сам уже давно стал привидением, затерялся