равнине?
– Они должны нас продать, – обидчиво огрызнулся Тигет. – Не в их интересах…
– Они должны продать кого-то из нас, о, знаток торговли. Достаточное количество, чтобы окупить поход. Я ведь об этом уже спрашивал: по-твоему, капитану рыболовецкого судна есть дело до пары рыбок, потерянных у причала на разгрузке?
– Сколько тебе лет, сынок? – с любопытством спросил кто-то.
Джерин осклабился во тьму, как умели только беспризорники.
– Пятнадцать. И вопреки тому, что заявил наш знаток торговли, считаю я получше, чем до пяти. Я насчитал тридцать пять верениц рабов в караване, тридцать две головы в каждой. Это тысяча сто двадцать, минус Барат, и вы видели, что с ним случилось. Думаете, кто-то сто́ит лишней воды или ожидания, пока они будут нянчиться с нами? Идея простая, парни: маршируй или сдохни, а отстающих приберет Хойран. Вы больше не граждане, а рабы. Если упадете, вас, быть может, пару раз пнут, чтобы посмотреть, подниметесь ли. Если нет… – Он развел руками в кандалах и пожал плечами. – От вас избавятся, бросят умирать на том же месте.
– Может, ты и прав, – медленно проговорил тощий. – Или нам просто нравится думать, что так случится с кем-то другим. Проклятье, это и впрямь может случиться с кем-то другим. Сюда-то мы все добрались.
Среди сбившихся в кучу фигур на цепи пронесся шепот согласия. Но когда он стих, тощий уставился на юг, и по лицу было видно: собственные доводы не кажутся ему убедительными.
– Никогда не бывал в пустыне, – отрешенно проговорил он. – Даже не видел ее.
Кто-то яростно чихнул.
– Я уже видел, как маршируют или умирают, – сказал другой раб, сидевший поодаль. Половину его лица покрывали жуткие шрамы от плохо заживших ожогов, настолько сильных, что даже в слабом свете виднелись сморщенные контуры рубцовой ткани, когда он двигал головой. – На войне, во время отступления от Раджала. Малый прав, все так и происходит. Раненых оставляли там, где они падали. Вынуждали нас идти мимо, слушая, как бедолаги взывают о помощи, умоляют. Просят не оставлять их на поживу ящерам. И ведь мы в тот раз были не рабами, а гражданами, солдатами!
Тигет издал раздраженный возглас:
– Это не одно и то же – была война! Даже сравнивать нельзя с…
– Что такое, толстяк? – Тощий пленник уставился на Тигета с открытой неприязнью. – Надеешься, какая-нибудь богатая вдова из Ихельтета купит тебя, чтобы сделать писцом или дворецким, потому что ты у нас грамотей? Считаешь, что слишком хорош, чтобы вкалывать в шахте или таскать кирпичи, пока не сдохнешь?
– Не-а, он для такой работы слишком жирный, – глумливо произнес кто-то.
– Он и для вдовы слишком жирный, – раздался другой голос. – Разве что она купит его вместо подушки.
Рабы рассмеялись, негромко и зло. Тигет обиженно молчал.
– Он не будет толстым к тому времени, как мы туда доберемся, – тихо проговорил ветеран Раджала. – После марша, который нас ждет, он будет таким же обожженным солнцем, покрытым