столбу, на мгновение замер перед ним и, сжавшись, – вошел!..
Все мое тело завибрировало необычной дрожью, неведомая сила подхватила меня и плавно понесла ввысь. Последнее, что я услышал внизу – как пули егерей бьются о каменистую землю, где я только что стоял. Пули с фырканьем рикошетили вверх и в разные стороны. Мне было уже все равно. Я испытывал восторг полета и страх перед поглощающей меня чернотой неба, из которой, я понимал, не будет возврата.
2
Домой Катя пришла намного раньше, не вечером, а днем. Обычно после работы она заходила в магазин, купить чего-нибудь съестного. Сегодня сделать этого не смогла – идентификатор пользователя уже отключили, платежная карточка оказалась заблокированной. Катя бесцельно ходила по улицам, плакала.
Дома были брат Костян и дед, Гранит Романыч. Оба, обеспокоенные ее неурочным возвращением, вышли из своих комнат в прихожую, встретить ее. С порога, даже не захлопнув за собой входную дверь и не сняв легкого плаща, Катя убитым голосом сообщила, что ее уволили с работы. Она показала врученное ей, теперь уже безработной, стандартное предписание «немедленно явиться в ближайшее по месту жительства отделение ЦРУ, для прохождения комиссии по профориентации…» Практически это означало приговор. С этой комиссии человеком не возвращался никто.
Такого удара ждали в каждом доме, в каждой семье, но всегда он был неожиданным и страшным. Это предписание ЦРУ окрестили в народе давно забытым словом «похоронка». Страшное заключалось в том, что она вручалась еще живому человеку, на его имя. Вся «профориентация» заключалась в том, что человека прямо с комиссии отправляли на стандартную процедуру чипирования.
Выслушивая катин рассказ, Гранит Романыч тяжело оседал в плечах, Костян каменел. Беда, минуя до поры, входила в дом Нечаевых. Наконец, Катя горестно смолкла, в прихожей установилась гнетущая тишина.
– Сейчас позвоню кому надо, – выдавил Костян.
Никто не отреагировал на его движение, хотя его слов ждали. Костян набрал номер того самого цэрэушника, через которого устраивал Катю на работу, и попросил его узнать, что случилось с Катей, и можно ли чем-то помочь. Цэрэушник, в своей обычной деловой манере, обещал все выяснить и сразу же перезвонить.
Когда Костян впервые встретился с ним, тот поразил Костяна тем же, что и многих других. Имея высокий пост, солидный возраст, внушительные габариты и респектабельную внешность, цэрэушник при встрече первым протягивал руку и представлялся смиренным тоненьким голосом: Рудик. Он имел привычку близко стоять к собеседнику, и казалось, что Рудик то ли нависает над человеком всей своей массой, то ли кланяется ему. Поэтому внешность у Рудика была одновременно и могущественной и услужливой. Он носил короткий прямоугольник усов, то ли как у парикмахера, то ли как у лидера нации. Брови над его большими темными глазами росли внешними уголками вниз и придавали его глазам выражение просящее и страдающее, как у непризнанного поэта. Сами же глаза