подтолкнул его в сторону таможни. – Ну иди, иди, неудобно же!.. То ты рвешься за границу, то тебя палкой отсюда не выгонишь!..
…Возле паспортного контроля Толик обернулся, отыскал глазами Евпатия и прощально помахал ему рукой. Евпатий не ответил. Казалось, что он смотрит не на Толика, а куда-то поверх его головы, будто пытается издали разглядеть в фиолетовой парижской дымке смутные очертания Толиковой судьбы…
…В самолете Толик расслабился. Бесцельно шатаясь из салона в салон, он обзнакомился с доброй половиной пассажиров. То ли людям нечем было себя занять, то ли Толик действительно был в ударе, но все охотно шли на контакты. Правда, языков Толик не знал, но это ему не мешало. Дам веселил его дикий «эсперанто», включавший в себя словечки из всех языков мира и снабженный к тому же активной мимикой и жестикуляцией.
Хорошенькая стюардесса Людочка аккуратно ставила перед Толиком очередную порцию коньяку и ласково обжигала его огромными золотистыми глазами. Толик сразу же зачислил Людочку в актив своих побед. И хотя победе этой не суждено было иметь практического подтверждения, Толика вполне устраивал и теоретический ее вариант. Он летел навстречу новой, неведомой жизни, и эта новая жизнь, похоже, улыбалась ему вовсю…
Когда зажглось табло, советующее не курить и пристегнуться, Толик вернулся, наконец, к себе в салон и плюхнулся в свое кресло. Рядом сидел внушительных размеров негр, которого Толик поначалу почему-то не заметил. Всеохватная натура Толика жаждала общения.
– В Париж? – деловито спросил Толик, как будто в его воле было изменить курс и направить самолет в Аддис-Абебу.
– В Париж!.. – радостно ответил негр и осклабился на все тридцать два зуба, точно ждал этого умного вопроса всю жизнь.
…Париж ошеломил Толика, что называется, с порога. И не шумом, не многоцветием, не своим знаменитым «особым» парижским воздухом, а тем, как мгновенно, легко и безоглядно рассыпались здесь, еще в аэропорту, казавшиеся такими прочными связи недавнего дорожного братства.
Стюардесса пригласила пассажиров к выходу, и глаза давешних Толиковых попутчиков тут же подернулись ледком отчужденности. Все засуетились, засобирались, зашуршали плащами и разом потеряли друг к другу всякий интерес. Душа компании Толик Парамонов снова стал сирым анонимом.
Собственно, Париж тут был ни при чем. Люди, вынужденные какое-то время соседствовать в замкнутом пространстве – будь то салон самолета или купе поезда, – всегда легко сходятся в разговоре, проникаются друг к другу симпатиями, обмениваются адресами и телефонами, но стоит им снова очутиться в большом мире, и вселенские сквозняки моментально выдувают из них память о случайных попутчиках…
Приунывший Толик плыл в прозрачном тоннеле «Шарля де Голля» и казался сам себе серенькой плотвичкой, неведомо как попавшей в роскошный аквариум с экзотическими рыбками. Может быть, впервые за все последнее время Толик заставил себя подумать о том, что он прилетел в чужую страну, где никто не подозревает о его существовании.