Галине, чтобы закатить ей скандал.
Этих скандалов Галина боялась больше всего на свете. Ее сердце сжималось в комочек, она забивалась в угол кровати, зарывалась в подушки, чтобы ничего не слышать и не видеть, но подушки не помогали. Ругань начиналась с легкого бурчанья бабки, когда та вставала с постели, чтобы отодвинуть засов, который специально задвигала, чтобы мать не сумела тихо и незаметно войти и лечь спать. Мать отвечала привычно раздраженно. Бабка, цепляясь, повышала голос. Мать бросалась в крик. Через минуту бабкины истошные вопли уже слышали все соседи, в стенку начинали стучать. Мать грозилась повеситься, в ответ бабка бежала топиться. Утром они мирились, чтобы на следующий вечер начать все сначала.
Бабка потихоньку пила, мать – гуляла.
Да и как же ей было, молодой, одинокой и красивой (а Галинина мать была красива), не гулять, когда надежды выйти замуж в послевоенной России не было никакой? Не выходить же за местных инвалидов иль пьяниц. А тех, что потрезвее, уже давно держали на привязи бдительные леспромхозовские жены.
Маруся крутила романы с вольными, приезжавшими за кругляком шоферами, за которыми не мог уследить ничей ревнивый глаз по причине удаленности расстояний.
После таких кручений Маруся частенько уезжала в город и делала запрещенные аборты.
Возвращалась тихая. Ходила озираясь. Глядела виновато.
Бабка еще больше ярилась. Галина ничего не понимала.
Она уходила на берег моря. Подолгу бродила по песку вдоль кромки тихо шелестевшей волны и тоненько пела все известные ей благодаря радио оперные арии. У нее был слух, она легко запоминала. Очевидно, это одинокое пение помогало ее маленькой душе освободиться от невыносимого груза нелюбви, царящего в их доме. Она возвращалась успокоенная. И давала себе слово во что бы то ни стало, когда вырастет, разыскать отца. Все, что она знала о нем, это его фамилия, которую они с матерью, в отличие от бабки, носили. Обе были Преображенские, а бабка – Воронина. Нет, и еще имя: Сергей. Она была Галина Сергеевна.
Об отце Галина мечтала страстно. Все, что она ощущала как хорошее в жизни, было связано для нее с образом незнакомого ей отца. Она наделяла его всеми изумительными качествами героя и даже полубога. Как-то раз она осмелилась спросить кое-что об отце у бабки. Та, обычно сразу набиравшая в рот воды, на этот раз, пребывая в периоде бурной ссоры с матерью, мстительно выпалила:
– В тюрьме твой отец! Ясно? На каторге! В лагерях!
В сердце маленькой Галины словно вонзили длинную острую иглу, она замерла и похолодела так, что у нее побелели губы и кончики пальцев на руках. Она бы, наверное, упала в обморок, но бабка, заметив неладное, подхватила ее и уложила на диван. С ней сделалась тихая истерика. Она перестала разговаривать, почти ничего не пила и не ела. Напуганные мать с бабкой, заключив временное перемирие, повезли Галину к врачу. Врач прописал витамины и что-то еще, через месяц она поправилась.
Но удар был слишком тяжелым. Она ничего не поняла про каторгу и лагеря,