это записал, свидетелей не имеется. Кто может подтвердить в лагере ваше сотрудничество с немцами?
– Я с немцами не сотрудничал…
– Кто может это подтвердить?
– Но… никто не может подтвердить, что я сотрудничал.
– Меня интересуют свидетели. Люди, фамилии.
– Товарищ майор, даю вам слово офицера, что не нарушал присяги, никого не предавал и не сотрудничал с немцами. Но я не понимаю, как могу это вам доказать.
– Гражданин Шабельский, с вашей биографией, – майор постучал папкой с его делом по столу, – я бы посоветовал вам прямо отвечать на поставленные вопросы. Повторяю, кто может подтвердить вашу невиновность?
– Не знаю… надеюсь, любой из тех, с кем я находился в лагере.
– Записываю: свидетелей, подтверждающих ваше неучастие в сотрудничестве с немцами, не имеется.
– Ну хорошо, спросите, например, капитана Федотова или… майора Лебедева…
– Почему именно их?
– Вы просите назвать фамилии.
– Почему вы назвали именно эти фамилии?
– Я близко общался с этими офицерами и могу, в свою очередь, засвидетельствовать их высокий моральный дух, любовь к Родине и…
– Расскажите, как вы были завербованы во власовскую армию?
– Я не был завербован во власовскую армию.
– У вас есть родственники за границей? – спросил вдруг лысый майор и впервые в упор посмотрел на Шабельского.
Он не мог солгать, у него бы не получилось, да и, если они задают этот вопрос, значит, уже знают. И он ответил:
– Да. У меня есть брат Александр Викторович Шабельский, он живет в Париже.
– Вам известно, что ваш брат сотрудничал с Власовым и занимался вербовкой советских офицеров в так называемую Русскую освободительную армию?
– Да, мне это известно.
– Как давно вы сотрудничаете с немцами? – снова спросил майор, и глаза его, утратив усталость, загорелись беспощадным огнем.
– Я уже отвечал вам…
– Хватит играть в кошки-мышки! – рявкнул майор и изо всех сил стукнул кулаком по столу. – Кто еще из военнопленных был завербован вместе с вами? Имейте в виду, нам все известно! На вас имеются свидетельские показания, в том числе и названного вами майора Лебедева, о вашей фашистской деятельности в немецком лагере, и только честное признание с вашей стороны может смягчить вашу участь! Предупреждаю, если будете запираться, вам и вашим близким грозит высшая мера наказания!
– У меня нет близких, – медленно сказал смертельно побелевший Анатолий Викторович. – Моя семья была… погибла в двадцатом году. У меня никого нет, – сказал он как можно спокойнее.
– А у нас другие сведения! – ввинчивая свой стальной взгляд в Шабельского, продолжал пытку майор.
«Врет, – каким-то неведомым, шестым чувством понял Анатолий Викторович. – Никаких у них нет сведений, все врет. На пушку берете, товарищ майор». Он вдруг успокоился, почти развеселился.
– Улыбайтесь, улыбайтесь! Скоро вам будет не до улыбок! Фашистская шкура! Продажная собака!