требовал ничего, тебе было достаточно собственной веры.
– Веры больше нет, – парирую я. – Так же, как и моей невесты.
– Потому что миру После они не нужны. – Смерть жмёт плечами, это заметно по тому, как колышется мрак его тела.
– Я это знаю не хуже тебя. Докажи, что все эти годы я стараюсь не зря. Докажи, что невинные души попадают к ней в услужение. Что становятся ей отрадой на той стороне.
Он молчит. У Него нет лица, нет глаз и рта, оттого так трудно понять, что у Него на уме. И мои силы на Него не действуют. Как хорошо, что Он такой один.
– Приходи завтра. Приводи детей. И я тебе покажу.
Он пропадает. Рассерженный, я сжимаю кулаки. Чего ради стоило звать меня сюда? Чтобы в очередной раз убедиться, что наш уговор в силе? Или Он… боится, что я стану противиться?
Что ж. Я уже начал задавать вопросы.
5.
Правда, Правда, милая Правда.
Я напиваюсь в своём логове, унылом и сыром. Иногда мне кажется, что здесь до сих пор пахнет шпалами и той неуловимой смесью запахов, за которую в мире До некоторые любили, а некоторые ненавидели подземку. Я напиваюсь и вспоминаю Правду – золотоволосую, ясноглазую, улыбчивую. Вспоминаю, как мы с ней проводили время До – до того, как Смерть и мои грязные братцы-сестрицы решили, что ни ей, ни её сёстрам тут не место. Мне кажется, с ней даже я был лучше – мне хочется в это верить, но Вера тоже где-то там, за Разломом.
Я всегда считал себя чистым, благородным чувством. Я спасал и спасаю жизни людей, в то время как Стыд, Ярость, Ненависть и другие чаще губили жизни и разъедали души. Я не лгу. Я не умею лгать. Оттого Правда и выбрала меня.
Я не верю, я думаю, что Смерть меня не обманывает. Он убрал их, светлых и мудрых, со своего пути, но я выторговал возможность хоть как-то оставаться связанным с моей Правдой. Я дарю ей подарки. Я шлю ей вести. Вместе с детьми, которых она всегда так любила. Вместе с теми, кто будет радовать её там, по ту сторону обоих миров.
Я шлю вести, но не получаю ответа. Я терзаюсь сомнениями, я впадаю в уныние, я злюсь, но продолжаю слать, потому что Он говорит, что она их получает. Каждый раз я жду, что она ответит мне. Но то ли Он лукавит, не доводит детей до неё, то ли её самой больше нет – ни здесь, ни там, нигде.
Пьяно шатаясь, иду к формам. Леденцы готовы, застыли в камни. В них сахар и моя кровь – чистый страх, способный вздыбить с глубины детских душ самые потаённые кошмары.
Мальчишка наплёл много ереси. Я не краду детей из домов. Я нахожу тех, кто сам ушёл, заблудился и не хочет возвращаться назад. В мире До у них ещё было будущее, в мире После же – нет. Их могут пырнуть ножом, да что там, даже сожрать на ужин, как в какой-нибудь древней-предревней сказке. Но им везёт, потому что я нахожу их, угощаю сладким и увожу туда, где меня нет, где им никогда не будет страшно, больно и тоскливо. Туда, где ждут такие же, как они, где их ждёт Правда.
Я почти волшебник. О встрече со мной они, быть может, мечтали все свои короткие жизни.
Леденцы дают им сил. Убеждают, что не стоит возвращаться, что в тех домах,