за своей чаркой, Хилков схватил его за рукав и, сверля тяжелым взглядом, сказал:
– И мне интерес с того есть, дабы тебя предостеречь, ибо и мы с тобой родичи! Почитай, ныне вся родня в ответе за деяния одного из семьи!
– Чего? – с презрительной усмешкой проговорил Курбский и вырвал свой рукав из пальцев Хилкова, а сам подумал: вот зачем ты, боров, приехал ко мне, за шкуру свою трясешься!
– А ты вспомни казни после падения Адашевых? – горячо отвечал грузный боярин, подавшись вперед. – Сатины, Шишкины – все, кто родня им были, всех государь вырезал! Семьями целыми на плаху отправлял! Вспомни Кашева и Курлятева, коих и монашеский постриг не спас от расправы – в кельях задушены по приказу государя! Кончился ли сей кровавый список иль пополнится новыми именами?
– Так ведомо, как они на плаху попали! Все они при Адашеве службу несли, да абы как! Там украдут, там обманут, там кого-то разорят – и все себе в сундуки, как с цепи сорвавшиеся! – неожиданно для себя выпалил Курбский, говорил и не верил, что оправдывает Иоанна, к коему давно испытывает страх и ненависть. – Иван Шишкин, родич Адашевых, наместник Стародуба, хотел эту крепость литовцам продать! Благо заговор вовремя раскрыли!
– Я не об том! Каждому по заслугам его – да будет так! Только вот один изменник – а на плахе все! – утверждал Хилков, певуче протянув слово «все». – Я просто указал тебе, как целые роды страдали из-за деяний одного проходимца!
Курбский понимал все это давно и теперь сидел на скамье словно придавленный. Почему-то именно сейчас перед глазами была казнь Данилы Адашева и его сына. Он вспомнил старика Мефодия, едва пережившего гибель своих воспитанников. Где он сейчас? Ни слуху о нем за два года…
– То деяние государевых советников! – продолжал Хилков, со злобой стиснув зубы. – Лишив родовитую знать влияния и власти, хотят они нас искоренить! Сие скоро случится, ежели мы ничего не содеем! Только советники и сами могут меж собой резаться начать. Новая сила при дворе у Алексея Басманова. Но нам все одно – хрен редьки не слаще!
– Не могу более слушать это! – схватившись за голову, воскликнул Курбский.
– И мое сердце кровью обливается, – ласково пел Хилков, – род мой от самого Всеволода Большое Гнездо идет, а безродные родственники государевы нас, Рюриковичей, словно зайцев травят! Не могу я в страхе жить, у меня два сына! Что делать станем?
Курбский медленно выпил и пристально взглянул собеседнику в глаза, пытаясь понять – заодно с ним Хилков, или его нарочно из Москвы прислали, дабы загубить Андрея Михайловича? Нет, лицо осунувшееся, измученный, жалобный взгляд, словно у зверя загнанного.
– Одно могу сказать, Дмитрий Иванович, коли пойму я, что угрожает нам гибель, я придумаю, как нам спастись! Не брошу тебя!
– Храни тебя Христос! – с великой радостью в глазах воскликнул Хилков и перекрестился замасленными перстами…
Когда ушел он, Курбский еще думал о нем, способен ли этот толстяк предать его. Но затем уверил себя, что боярин слишком глуп и недальновиден, чтобы стать частью