уклонился от прямого ответа Капанадзе.
– Не разговариваем, а орем на все отделение, – поправила заведующая. – В чем дело?
– Дмитрий Константинович мечет громы и молнии на голову Кати Тихоновой, а мы пытаемся ему объяснить, что не все так просто.
Довжик умела так – вроде бы сказать правду и в то же время перевернуть все с ног на голову.
– Рано начинаете, Дмитрий Константинович, – заведующая отделением неодобрительно покосилась на Моршанцева. – Прежде чем высказывать суждения по таким вопросам, надо набраться опыта, проработать год-другой…
Моршанцев, как и подобало исконно русскому человеку, запрягал долго, но ехал быстро и, начав движение, останавливаться не собирался.
– Ирина Николаевна, позвольте мне высказывать мои суждения тогда, когда я сочту это целесообразным! – он не кричал, но говорил громче обычного. – Я взрослый человек и дипломированный врач!
– Дмитрий Константинович, пройдемте ко мне! – Заведующая отделением развернулась на своих высоченных каблуках (рискнул бы кто намекнуть ей, что подобная обувь, превосходно сочетающаяся с вечерними нарядами, не годится в качестве рабочей) и вышла из ординаторской, оставив дверь распахнутой.
Моршанцев встал и пошел за ней. Дверь, как и подобает воспитанному человеку, тихо закрыл за собой.
Заведующая отделением отчитывала Моршанцева тихо, не повышая голоса, – блюла приличия.
– Что вы себе позволяете, Дмитрий Константинович?! Кто вам дал право устраивать скандалы в ординаторской? Кто вам дал право повышать на меня голос? Вам еще рано учить жизни других, сначала самому надо бы научиться кое-чему…
Колючие слова, колючий тон, колючий взгляд. Объяснять не было смысла – все равно не поймет, поэтому Моршанцев молча ждал, пока начальница выговорится и отпустит его восвояси. Или потащит за собой в операционную. Или поручит описать больного. На исходе первого месяца свой работы он продолжал действовать «на подхвате», словно студент, и это не радовало, совсем не радовало. Может, и впрямь надо было попробовать остаться там, где проходил ординатуру? На «насиженном» месте, в знакомом и доброжелательном коллективе?
– Вы меня слушаете, Дмитрий Константинович?
– Слушаю.
– У вас такой отсутствующий взгляд… Кстати, я давно хотела спросить, а почему вы так часто улыбаетесь?
Вопрос озадачил. Что-то Моршанцев не замечал за собой такой привычки. Хотя если сравнить с неизменно строгой Ириной Николаевной, вечно недовольной Маргаритой Семеновной или перманентно унылым Михаилом Яковлевичем, то улыбался он и впрямь часто. Капанадзе тоже не улыбался, а скалил свои белоснежные зубы, совсем как горный барс, чью шкуру так любят носить на плечах витязи.
– Да так… – замялся Моршанцев, словно его уличили в чем-то недостойном. – Когда настроение хорошее – почему бы не улыбнуться?
– Когда хорошее – улыбаемся, когда плохое – нападаем на коллег! – Ирина Николаевна сдвинула брови на переносице. – Пора бы научиться владеть своими эмоциями.
– То