заходится в лае у нашей конюшни». Иван рванулся к двери, а та: «Куда? Стой! Не ровён час, разбойники. Возьми отцов ливольверт». Внук быстро достал наган, купленный Михаилом Павловичем по случаю у одного фронтовика, и к конюшне. Не думал, кто там, как ему придется встретиться с теми, кого и людьми-то назвать нельзя, если пошли на поганое дело в такую светлую для души ночь. Ворота открыты, внутри темно. Только хотел войти, появилась голова Раската, которого кто-то вел под уздцы. Мелькнула мысль: «Почему Раскат такой покорный?», а рука сама вскинула наган. Выстрел в воздух. Вор бросил поводья, под брюхо коню и через плетень. Иван за ним. Догнал, повалил, руки за спину. «Сколько с тобой, ну?» – только кости хрустнули. «Трое», – прохрипел поганец. Что-то знакомое показалось в голосе. Повернул скрученного лицом кверху и обомлел – сосед. Вместе росли, вместе ласкали Раската. Взмолился парень, мол, делай что хочешь, только папаше не говори. Но куда там. На выстрел уже прибежали. Вор валялся в ногах у Михаила Павловича. Старик был вне себя, но простил. Сказал только, если что еще будет, случай сей приложится.
Это шли уже послевоенные годы. Революция и Гражданская война как-то обошли село стороной, только отголоски больших событий, вроде баловства на дорогах и бандитских вылазок, временами потряхивали глубинку.
Вскоре призвали Ивана в армию. Там он честно исполнял свой долг и попутно без особого труда закончил курс начальной школы. Память ведь у него была превосходная. Трудолюбивого, исполнительного солдата начальство отметило своеобразно – премировало двухлемешным плугом. За ним приезжал на телеге отец. Вся деревня потом приходила смотреть на это по тому времени чудо.
Вернулся Иван со службы – и опять за работу в крепком хозяйстве отца. Здесь нужны были его золотые руки. В конце 20-х началась коллективизация. Комитет бедноты, где ошивалась бездельничья рвань, объявил хозяйство Михаила Павловича кулацким. Наверное, потому, горько шутил потом Иван Михайлович, что он часто спал в поле в телеге и вместо подушки под голову подкладывал кулак.
Вскоре в селе появился чернявый уполномоченный с красноармейцами. Отец не имел иллюзий, чем все это кончится, и немедленно отослал своего младшего к дальним родственникам за двадцать километров. С тех пор будущий инок родителей своих не видел. Без денег, без документов он, как обложенный со всех сторон зверь, менял места обитания. Более всех задержался у одного лесника – работал у него за хлеб три года. Лесник был мужик не промах. Выправил на работника документы и оформил дарового батрака своим помощником. Деньги, разумеется, получал за него сам.
Хоть тяжелая работа не пугала Ивана, затосковал он. Душно было тут, душа звала прочь. Решил батрак написать своему дяде по матери в Ленинград. Адрес он знал на память. Ответ пришел быстро. В телеграмме было только одно слово: «Приезжай».
Лесник не стал удерживать помощника. Может быть, еще и потому, что жена его стала частенько поглядывать на молодого и сильного душой