До революции они были проститутками. Указ Фиделя искоренил позорное наследие империализма и дал им новую рабочую специальность. Пассажиров было мало, и цены упали до смешного: флакон одеколона, пара чулок, банка консервов. Кубинцы имели партнерш бесплатно, а денег на такси не имели вовсе. Симпатии таксисток к трактористам носили скорее политический характер.
«Не уважают… – жаловались, отслужив срочную, трактористы. – Говорят: вы бедные, и не умеете. Предпочитают негров».
А ночами в Калининградском порту грузились в трюмы и на палубы танки в контейнерах, истребители в пеналах, и еще сверхсекретные габариты генгрузов, о содержании которых портослужбы и вовсе не догадывались.
«Хрен ли эти америкашки, – говорили потом, когда все вскрыл карибский кризис 62-го года, калининградские грузчики. – Мы месяцами грузили ночь за ночью оружие на пароходы, и ни хрена они не знали… тоже, разведка у них, называется!..» – посмеивались презрительно.
И при загадочных обстоятельствах был убит в Камагуэе команданте Камило Сьенфуэгос, любимец народа и герой революции. Фидель умел политграмоте. Лидеру не нужны конкуренты. Один народ! – одна партия! – один вождь!
Успел скрыться в подполье последний герой, образованный и фанатичный Че Гевара, чтобы через время вынырнуть в Боливии и начать там все сначала, но был сдан американцам, которые теперь-то поняли, что к чему, и шлепнули его на месте.
А советский народ гневно требовал на митингах руки прочь от Кубы и восторгался: «Пальчики с маникюром гладят щечки нагана: такой мы тебя увидели, юность мира, Гавана!»
Скрытно и спешно оборудовались ракетные стратегические и зенитные дивизионы, а переводчики-испанисты получали офицерские зарплаты в учебно-диверсионных лагерях под Серпуховым.
Но к тому моменту ребята из шестой палаты, которые все это придумали и провернули, которые впервые в истории осуществили прорыв социализма в Западное полушарие, уже исчезли, и никто не спрашивал, что с ними стало.
Глава IV
1.
Адам родил Сифа. Сиф родил Еноса. Енос родил Каинана. Каинан родил Малелеила. Малелеил родил Иареда. Так оно и шло до поры до времени.
Но велик был год и страшен год от Рождества Христова 1918. И 19 не хуже. А также 20, 21, 22, 23, 24, и так далее; а хоть и в другую сторону – 17 был хорош, и 16, 15, 14, – что за чудо, просто прелесть этот грегорианский календарь. Кто такой Грегор? как сподобился создать календарь такой, что страшен, как вся наша жизнь? так, видно, никогда уже и не узнаю – спросить-то не у кого.
Но был год – начало нового, рубежного, дважды косым крестом по миру, века: и малиновый звон колоколов в метели, огни рождественских елок и визг снега под полозьями лихачей; и родился мальчик.
С днем рождения, старая сволочь, убийца.
Вощеный паркет, тепло голландских печей, седенький доктор, хлопотливая акушерка.
Горничная, Юсуповский сад, гимназическая форма, гирлянды над катком, дуксовский велосипед, надушенные записочки.
И – «Прощание славянки», в газетах списки павших,