у нее началось сильное обострение. Денег в семье нет, а бетаферон очень нужен. Первый укол я поехала делать Дашке сама. Взяла свою ампулу, показала молоденькой, почти отчаявшейся маме, как и куда колоть. Руки у меня тогда еще не дрожали.
– Не больно?
Потом я отдавала Даше все увеличивающуюся дозу бетаферона. По мере того, как уменьшалась моя. И у нее началась ремиссия. Даша позвонила мне лет через семь – только тогда у нее случилось новое обострение и стало тяжело ходить. Дочка была уже в первом классе.
2001
К весне 2001 года я начала освобождаться от панического страха перед будущим и освободилась окончательно от кошмара температуры.
И тут, стараниями Лени, у меня возник офис. Не просто работа, куда надо ходить каждый день, а для этого вылезать из дому, одеваться и красить лицо, что тоже было самоценно. А шикарное место – две комнаты в красивом бизнесцентре в Трехпрудном переулке. У меня появился сотрудник Вовка, который работал со мной еще в Центральном банке. По мановению волшебной палочки пришла в мою жизнь секретарь Нюша. Эта замечательная женщина, моя ровесница, сказала: “Мое имя Инна. Но если вы будете называть меня Нюшей, у нас с вами все будет хорошо”. У меня получилось. Ню-ю-юша!
Подарки судьбы сыпались на меня. Занимаясь одним большим нефтяным пиаровским проектом, мы связались с фирмой, оттуда на переговоры пришла Маша Голованивская. Выпускница филфака, остроумная и расслабленная, она манерами и стилем жизни напоминала мою подружку по первому курсу университета, тоже филологиню Ленку С Машей в мою жизнь снова вошло ощущение умеренного пофигизма, юношеской легкости… стихи, разговоры про книжки, премьеры. И почти девчоночий треп за полночь под бутылочку белого винца. Это была первая дружба моей новой эры.
К лету стало еще лучше. Удалось реализовать мою давнишнюю мечту – созвать Клуб региональной журналистики. Я об этом думала с 1997 года, с того времени, когда в ЦБ проводили деноминацию рубля. Разъяснительная кампания, за которую я отвечала, получилась простой и убедительной. Лучшее доказательство ее удачности – это то, что про нее забыли. Вышло бы плохо – помнили. Тогда очень большую роль сыграли журналисты провинциальных газет. Общалась я с ними по телефону, а называлось это действо громким словом – селекторная конференция. Провела я их штук шестьдесят. Ребята писали очень дельно, четко, а поскольку это было не тупое размещалово за деньги одного и того же текста, вышло очень здорово – их статьи были живые. Вот с тех пор мне и хотелось собирать этих замечательных ребят и рассказывать им про экономику. И выступали чтобы перед ними умные и увлеченные эксперты. И чтобы наше российское население, прочитав, или послушав, или посмотрев грамотный материал, просвещалось и вело бы себя осмысленно и адекватно. Не сразу, конечно… Маниловщина? Нет. Я до сих пор если во что и верю, то в просвещение.
Ходорковский дал денег! На год, по два семинара в месяц, по пятьдесят человек каждый