от сводов, и звук то и дело прыгал мне за спину, изменяясь до неузнаваемости, так что мне приходилось периодически замирать и вглядываться в кромешный мрак.
Я дошел до ступеней, ведущих вверх. Их было всего лишь семь, и, поднявшись по ним, я оказался в новом зале – несколько уже первого, и его своды оказались ниже – в густых тенях я различал покатый потолок, сложенный из множества темных кирпичей. Скобы, где когда-то стояли факелы, давно пустовали и покрылись рыжей ржавчиной. Стены были голые. Ни рисунков, ни барельефов. Зато через каждые пять шагов в них находились горизонтальные ниши, по три, одна над другой, от пола до потолка. Где вечным сном заснули каликвецы – темные силуэты, недвижимые фигуры в черных монашеских мантиях с глубокими капюшонами, надвинутыми на лица.
Я заглянул под один из них, увидел желтую пергаментную кожу, плотно обтягивающую кости черепа, запавшие глаза, обострившийся нос, приоткрытый рот и спутанную седую бороду. Благодаря прохладному сухому климату тление слабо коснулось тела.
Я подумал, что последний раз оказывался в подобном месте в катакомбах Солезино, которые до сих пор снятся мне в кошмарах. И вот снова гуляю по древним могильникам.
За свою жизнь я побывал во множестве подземелий – замковые подвалы, медные шахты, штольни, крипты, склепы и канализации. Темные души обожают скрываться под землей, обустраивать логово, утаскивать жертв и прятаться от таких, как я.
Не люблю подземелья. Здесь, в кромешном мраке, никогда не знаешь, что скрывается за поворотом и будет ли у тебя шанс выбраться на свежий ветер, под яркое солнце. Большинство стражей погибают именно в таких местах.
Где-то монотонно капала вода, и звон падающих капель отражался от толстых стен, искажался, становился похож на шаги таинственного нечто.
Вновь семь ступеней вверх, и следующий зал, точно так же, как и предыдущий, забитый мертвыми в нишах. Буквально через пятьдесят шагов – дорогу мне преградила толстая решетка, закрытая на замок с противоположной стороны.
– Черт, – только и сказал я.
Выломать эту преграду можно было разве что тараном или бочкой пороха. Ни того, ни другого у меня при себе не было, а значит, путь дальше для меня закрыт.
Я присмотрелся к прутьям повнимательнее, поднеся фонарь к ним вплотную. Они оказались сделаны из чистого, сильно потемневшего серебра, и по ним тонкой спиралью вились буквы на старолитавском языке, которым пользовались клирики в прошлом: «Мы, кости, что здесь лежим, ждем ваших».
Надо возвращаться, проверить самую старую часть катакомб и, если там ничего нет, выбираться наверх.
Обратно я шел гораздо быстрее.
Ступени, ниши, мертвецы, залы, темные проемы оссуариев, точно глотка кита, поглотившего Иону. Эхо шагов, звон падающих капель, слабый запах смерти, оранжевые блики на желтых безучастных ко всему черепах. Фигуры монахов-скелетов, сжимающих кресты костлявыми пальцами. Красные веревки, белые веревки, истлевшие рясы и сутаны.
Унылое место, где живым нечего делать.
Из