Мысли, кстати, ровные, когда бежишь. Сильная концентрация выходит сознания. На теме – какого хрена я опять побежал, если у меня даже кроссовок нет… Пошел чай, однако… хороший!
Я прорвался через двор, сквозь поросшие грязным снегом площадки для игр, сквозь приваренные морозом к асфальту соседские “подснежники”, сквозь стабильно осуждающие ледяные взгляды старух, даже вечером первого января фланирующих по двору в возмущенном угаре хозяйствующего променада. Хорошо, что еще есть стабильность в стране. Хотя бы и в протухшей поволоке морщинистых глаз прошлого. Одобренные Президентом личности из мира до Странной страны. Одобренные старые. Одобренные мысли, ценности, скрепы…
Я рвался к машине. Мечтал скорей внутрь – считал, что поможет. Темный прямоугольник на седом зимнем асфальте сообщил глазам неприятную новость отсутствия тачки. Глаза повозились немного с интерпретированием и раскодировкой сигналов, отрапортовали мозгу итог, а мозг в свою очередь доставил мне сообщение о необходимости громко и недвусмысленно высказаться по поводу неприятного. Усилить степень осуждения в глазах стабильных старух. Поддержать круговорот критики в природе. Ты критикуешь что-то, вызвавшее у тебя раздражение, вызывая одновременно раздражение у критикующих тебя, запуская вслед за этим новый круг критики. Следишь за уровнем критики в мире – нельзя допустить, чтобы он снижался. Каждый из нас в ответе. Держит чай, смотри как!
Я попытался обрадоваться неожиданному счастью пешей прогулки. Возможность обращения за поддержкой в правоохранительные структуры не рассматривалась, ибо это могло повлиять на критический баланс сил во вселенной, причем не в мою пользу. Не дружил я с погонниками, но еще больше погонники не дружили со мной. Позвонил по машине кое-кому. Кое-кто принял информацию, гарантировав ясность по моему вопросу к вечеру, то есть через минут пятнадцать. Я не стал ждать. Психанул. Пошел пешком.
Дом Сэма в трех кварталах от моего. Вязкое пространство прокисшего снега между домами. Черные воды вчерашнего праздника, пронзенные погасшими петардами, остовами ракет, фейерверков, конфетти. Вечереющий перегар, растворяемый рюмками стабилизатора второго дня праздника, мерцал синим, желтым, белым в окнах жителей района, успевших уже простить друг друга за неудачные подарки. Они – все там, а я – весь тут. По крайней мере мне не на кого и не за что было обижаться. Мои маленькие, тщательно сберегаемые привилегии свободы от людей. Мое личное мягкое уютное пространство под тёплым одеялом одиночества. We disappear by Jon Hopkins.
У входа в дом – ночной портье Паша. Паша приветливо улыбнулся, поправил портупею, одернул белую кобуру из дешевого кожзаменителя, заполненную древней рацией с торчащей покусанной кем-то на нервах антенной, выправил спину, залитую потрескавшейся от старости шинелью, и, мечтательно облизнувшись, томно закатил глаза к пыльному потолку. "Старый пидор…" – пронеслась брезгливая мысль. Именно так – подобные персонажи геями не бывают.