его убил! Убил!
– Конечно, убил, не беспокойся.
– Ты… Ты… Олег, ты убил человека!
– Где? – театрально огляделся Середин. – Где ты человека видишь? Или ты про это двуногое? Так это не человек. Это тать, душегуб. Тварь, вроде собаки бешеной. Чем раньше забьешь, тем меньше людей покусать успеет.
– Что… что теперь… – Матушка продолжала громко клацать зубами.
– Урсула, принеси воды! – крикнул невольнице Олег. – Ты посиди, мама, успокойся. Все хорошо. Все уже обошлось. Хотя ковер, конечно, жалко.
Он опять присел рядом с трупом и принялся не спеша, методично обшаривать карманы, выкладывая прямо на пол их содержимое: платки, расческу, ключи от квартиры, паспорт, портмоне, еще одни ключи.
– О, да ведь это опелевский брелок. Значит, они на машине. Будет на чем вывезти в последний путь. А вот ментовских документов нет. Похоже, косили гаврики под стражей порядка, не настоящие.
– Ты… Ты чего делаешь?
– Ищу… Все, что может быть интересного. Они ведь знали, куда шли. Сразу про монету спросили. Неужели антиквар навел? Хотя, непохоже. Мачо знал, что она у меня с собой. А эти были не уверены. Знали только в общих чертах… Выследили, что ли? Разговор слышали, а товар не видели… О, триста баксов. Тоже неплохо. И рубли… Тысячу – мне на бензин, остальное – вам на трусы и шпильки.
– Это мародерство! Я не прикоснусь к этим деньгам!
– Что же их теперь, выбрасывать? Коли руки жгут, так отдай завтра же продавцу в магазине.
– Ты… Как ты можешь, Олег? Ты… Ты только что человека убил, а ведешь себя… Ведешь себя…
– Я веду себя, мама, как человек, которого только что чуть не зарезали. Радуюсь тому, что остался жив.
Женщина вдруг плюхнулась на диван, прижала ладони к лицу и разрыдалась.
– Урсула, да где же ты?! – рявкнул ведун.
– Бегу, господин… – Невольница просеменила через порог, опустилась на колени возле ног хозяйки: – Выпей, мама. Это очень вкусно. Не бойся. Господин – хороший. Он всегда всех убивает, с ним можно никого не бояться.
Подавившись глотком воздуха, Середин пнул девушку, покрутил пальцем у виска. Она – даром что первый раз в жизни этот жест видела – сообразила, закивала:
– Выпей, мама, отдохни. Они больше не придут. Они все закончились. Я закрыла дверь. Теперь у нас спокойно и тихо.
Зубы громко застучали о край чашки, женщина шумно прихлебнула. Потом еще раз. Наконец, успокаиваясь, спросила:
– Ты как, Урсула?
– Не знаю. Я же не была тут никогда. Не знала, страшно это или ничего.
– Какие подонки! Какие сволочи! Что… Что мы им сделали, чтобы они так?.. Жили спокойно, и вдруг…
– Убивать их всех надо, – скромно продолжил ее мысль Олег.
Похоже, мама успокаивалась. Ведун отправился в свою комнату, быстро сдернул с покрывала кровати отрубленную голову. Но было поздно: вытекшей крови хватило, чтобы испортить и старый плед, и ватное одеяло под ним.
– Вот, уроды! – сплюнул он. – Даже когда дохнут, и то нагадить норовят! Жалко, мертвые уже. Я бы