посмотрел на меня и с явным удовольствием сказал:
– Каждый второй день, за час до смены, на берегу выстраивается до двадцати человек, хотя шлюпу я посылаю за двенадцатью. Смена отплывает к кораблю, остальные с завистью смотрят им вслед, вздыхают, потом медленно расходятся.
– Сами рвутся сюда? Отчего ж такие чудеса? – Я недоверчиво посмотрел на него.
В ответ Энди тронул меня за рукав, кивнул приглашающее и повёл к носу «Дуката», на бак. Остановился чуть в стороне от фок-мачты и показал взглядом. За мачтой, привалившись спиной к её необъятному стволу, сидел парусный мастер и проворно метал иглой. Ноги его и вся палуба вокруг были залиты огненно-красным озером: искристыми волнами текли, пламенели куски и полосы красного шёлка.
– Шёлк, мистер Том, – тихо пояснил капитан, – который вы распорядились отдать команде после абордажа у Чагоса, идёт на рубахи. Особенно ценятся те места, которые пробиты пулями или покрыты пороховой копотью. Во всех тавернах, на всех рынках Бристоля сейчас самый дорогой предмет – такая вот рубаха. Теперь это отличительный знак матроса с «Дуката», предмет зависти и торга. Никто из команды, конечно, свою рубаху не продаст, но двое-трое, объединив обрезки, относят их к парусному мастеру, тот выкраивает из них лишнюю рубаху, и вот её-то и продают. Повторяю, деньги дают безумные. Кое-кто в подражание шьёт похожую из красной материи, но такого шёлка, мистер Том, который вы взяли в Мадрасе, здесь нет и не было. Поэтому подделку сразу распознают и осмеивают. И ещё. К каждому, на ком сейчас наша рубаха, пристаёт и что-то нашёптывает разный морской люд. Все мечтают попасть в команду «Дуката».
Мы тихо отошли.
– Я делаю вид, – доверительно сказал Энди, – будто не замечаю, чем он там занят, это ничего, мистер Том?
– Это вполне разумно, капитан. Это правильно. Хорошая ведь возможность – из всех желающих попасть в команду выбрать самых толковых. Жалею теперь, что не догадался оставить для себя кусок такого шёлка.
– Об этом не беспокойтесь, мистер Том, – многозначительно взглянув на меня, ответил Стоун.
Мы расстались. Я спустился в шлюпку и, задумавшись об Оллиройсовых пушках, не заметил, как шлюпка подошла к пристани.
Здесь стоял запыхавшийся, почему-то тепло одетый Бэнсон. Лицо его было покрыто крупными каплями пота. Я отослал шлюпку назад, посмотрел на него с удивлением, спросил:
– Где был? Откуда спешишь, что так взмок?
– У оружейника был, – тяжело дыша, сказал он. – Заказ мой выполнен…
– Какой заказ?
Он внимательно глянул влево-вправо, придвинулся на шаг, распахнул плащ и толстую матросскую куртку. Грудь его, от ключиц до пояса, закрывал мягкий коричневый кожаный пласт. На нём в искусно вделанных металлических кольцах и полускобах покоились странного вида пистолеты. Два ряда. Четыре слева, четыре справа. Стволы чуть вниз, сходятся к середине груди. Мерцают, отсвечивают блескучим чёрным лаком маленькие лёгкие рукояти. Бэнсон был похож на громадного жука с членистым хитиновым брюхом.
– Собрался на войну? – уважительно спросил я его.
Он кивнул, тут же отрицательно