на стакан. Учитывая сортность, можно больше.
Епишко ощутил себя в стальных тисках чужой воли.
– Веник есть?
– Вообще-то есть… – неопределенно отозвался он.
– Холодильник сломан?
– Если видели, так чего спрашивать.
– Я не видел, я догадываюсь. Одежду часто рвешь?
– А? Ну рву иногда…
– Молодец, – глумился Звягин. Сильными длинными пальцами согнул торчащий в стене гвоздь, раскачал и выдернул. Та же судьба постигла гвоздь в подоконнике и дверном косяке. – Эх, – с вожделением сказал он, – сдать бы тебя на пару лет в хороший стройбат! Лентяй. Бездельник. Неряха. Ты в труд веришь?
– Не знаю, – уныло ответил Епишко, пытаясь сообразить масштабы очередного несчастья, обрушившегося на него в виде напористого диктатора, благоухающего французским одеколоном.
– Труд создал человека, – ободрил Звягин. – Ну – немного трудотерапии! Прачечная у тебя далеко? Эх, занавесочки… эх, скатерочка… это что, наволочка? а по виду и не скажешь…
– Уйдите, – прошептал Епишко и отвернулся, вытирая слезы бессильного унижения.
– Оскорбился, – презрительно заметил Звягин. – Нюнит. Так дай мне в морду, если ты мужчина!
– И дал бы, если б мог, – неожиданно с вызовом ответил Епишко.
– О. Это уже лучше, – одобрил Звягин. – У тебя мама жива?
– Жива…
– Вот ее жалей, а не себя. «Надежда и опора»! Выпороть бы тебя ради твоей мамы, да устав телесные наказания не позволяет. Давай чемодан! И сумку давай. Потащили твое голландское белье к трудолюбивым прачкам.
Солнце катилось по сияющим трамвайным рельсам. Девушка в окне четвертого этажа мыла рамы в веселом магнитофонном громе. Звягин мигнул ей, она засмеялась и уронила тряпку.
…На обратном пути Епишко сгибался и семенил под грудой полезных вещей: совок, швабра, веник, молоток, обои, гвозди, и проч., и проч.
– Какое прекрасное утро! – с чувством сказал Звягин, вздевая руку к легким облачкам.
Епишко мрачно сопел. Дома он с грохотом свалил все в угол и утер пот.
– Мой дом – моя крепость! – Звягин отодрал болтающийся клок обоев, с треском распахнул пыльное окно: – Ты стекла мыть умеешь, пожарник?
Епишко незамедлительно выдавил стекло, порезав руку, и горестно наблюдал, как тонкая струйка крови смешивается с мыльной водой и капает в лужицу на полу.
– Наплюй, – посоветовал Звягин, – в понедельник купим в магазине новое.
– Там не будет.
– Тогда у столяра в жэке.
– Его не поймать.
– Дома поймаем.
– У него стекла не будет.
– За живые-то деньги? с чего бы не быть? Не делай проблем. У тебя пластырь есть? А бинта тоже нет? А йод? Ну хоть анальгин-то есть? – у меня от твоих подвигов уже башка потрескивает.
Жизнь переворачивалась: обои клеились, двери красились, барахло выкидывалось, изнемогающая от любопытства соседка звала есть оладьи и томно блестела глазами. Мельтешащий Епишко с завистью следил за скупыми точными движениями Звягина.