Пахома. – Баженка пропал. Ушёл в лес сегодня раным-рано поутру на охоту и не возвращается. Обещался после полдня. Олеся, жена, переживает". – "Вернётся, авось", – равнодушно пообещал другой мужик, Андрей, с лицом в бородавках. Отец Офонасий промолчал, в голове только покружилось: " В тёмном лесе, в тёмном лесе…"
Затем священник, помучившись некоторое время, усадил себя в бурьян так, чтобы не выдать своего присутствия, но и ясно обозревать окрестности. Ожидали оборотня от леса. Ждать пришлось долго. Вот подступили сумерки, вот они стали сгущаться, а никто из леса не появлялся. Мужики заскучали и даже стали впадать в дремоту. "Брехня всё. Да и молебен отслужили". А он всё же появился. Маленький человек в серой одежонке. Выйдя из леса немного правее от засады, маленький человек суетливо заходил вдоль опушки, как бы ища след. Странно и жутко выглядело его лицо. Даже в сумерках плоское и неестественно белое. Вдруг он замер, навострился на загон и быстрыми, мелкими шагами засеменил к нему. Поначалу его тело было напряжено и вытянуто в палку, но чем ближе он подходил, тем более расслабленным становилось тело. Оно стало сгибаться, скрючиваться, скручиваться и совсем припало к земле. Густота ли сумерек, волнение ли отца Офонасия, ещё ли чёрт знает что, заставляло видеть движение этого маленького человека то в обычном порядке, то прерывистом, словно он, шагая мелко-мелко, вдруг делал мощный рывок вперёд сразу на пару-тройку саженей. И всё это во все более и более скрюченном положение. И вот произошел ожидаемый кувырок. Тело исчезло в бурьяне и тут же из него… поднялся на двух лапах огромный, преогромный медведь. Росту он казался больше трехаршинной сажени, невероятно мохнат, шерсти тёмно-бурого, почти чёрного цвета. Оборотень заревел, глаза его блеснули желтым светом, он упал на четыре лапы и, отмахивая куски расстояния, ринулся к загону. Его тяжёлое дыхание, наводя ужас, растекалось по округе. У отца Офонасия кровь застыла в жилах, а сердце словно кто-то схватил ледяной рукой. Он как сидел, так и не мог пошевелиться. Медведь, вмиг оказавшись у загона, ударом лапы сбил верхнюю жердь. Раздался треск дерева. Мужики правой засады вскочили и, недолго думая, бросились наутёк без оглядки. Кто-то из них заверещал паскудно. Медведь рыкнул в их сторону, и из его пасти полыхнул огонь. Засада, в которой сидел отец Офонасий, вся вжалась в землю. Бородавчатый Андрей, плотно припадая к земле, быстро работая коленями и локтями, уползал в сторону, оставляя след сорванного дёрна.
Об оружии и отпоре не вспомнил ни один человек. А оборотень уже орудовал в загоне. Налетев на перепуганное и тоже застывшее в ужасе стадо, оборотень одним ударом уложил белого козла, закинул его себе на спину и ринулся обратно, с легкостью перепрыгнув заграждение загона. Он теми же огромными скачками достиг леса и скрылся в нём. Только после этого, оставшиеся на месте мужики, а с ними и отец Офонасий, стали приходить в себя.
"С нами крестная сила", – широко перекрестившись, произнёс священник. – "У меня, кажись, волосы на голове зашевелились," –