ты не успешная. В чем он, этот успех? Больше других знать о детских изломанных судьбах – это успех? Мышеловка это, а не успех. Кажется, чужие беды и чужой травматический опыт стали твоими собственными бедами и опытом – вот тут ты преуспела. Лучше бы кулинарную книгу освоила!
– Вам плохо? – заерзал таксист.
– Не ваше дело! – со злостью выкрикнула Талли, и слезы остановились так же внезапно, как и хлынули.
Такси уже было на месте.
Справа возвышалась одинокая жилая многоэтажка, слева – магазин, почтамт и здание банка с пустующим рекламным щитом. Подсвеченный со всех сторон щит гласил: «Это место для твоей рекламы». И рука с указующим перстом: вот оно, это место. Не промахнитесь.
Талли расплатилась, дотянулась ногой до асфальта – она была маленького роста – и поняла, что наступила в лужу. Ну вот, теперь еще и замшевые туфли испортила. Чтоб тебя… тебе… чтоб его…
Еще дважды наступив в лужи, успешно маскирующиеся под идеальную поверхность, Талли добралась до подъезда.
Щелкнул кодовый замок, мелкой дробью простучали по бетонному полу каблуки, замерли у лифта, и в подъезде все стихло.
Эта тишина и отупляющая усталость создавали ложное представление о времени суток, Талли казалось, что уже глубокая ночь.
На вызов лифта кабина отозвалась движением, створки дверей разъехались. Стук каблуков приглушил линолеум. Все, финишная прямая.
Чем выше поднимался лифт, тем меньше оставалось эмоций и чувств в организме. На третьем этаже отказало чувство вины. На четвертом – чувство голода. К седьмому этажу Талли уже ничего не испытывала, кроме желания немедленно рухнуть в постель. Не переодеваясь, не умываясь и … оставив Фимку без прогулки.
Неосуществимая мечта. Еще в лифте услышала Фимкин скулеж: крамольная мысль, которую допускала хозяйка, вызвала у животного яростный протест.
Открыв дверь, Талли протиснулась мимо спятившей от радости собаки и включила свет.
– Подожди, а? – Сбросила туфли и став еще ниже ростом, босиком потащилась в комнату. – Я только немножко посижу, и пойдем. Обещаю.
Талли упала в кресло и в ту же секунду превратилась в хлам. Шевелиться не хотелось. Сколько там ей по паспорту? Тридцать? Попахивает подделкой документов.
Монография, которую писала на коленке в обеденные перерывы, на форумах, конференциях и по ночам, вышла, напряжение последних месяцев отпустило, но Талли преследовало чувство, что ее занесло за цель. Жизнь превратилась в черный квадрат: как его ни обрамляй, какую философскую основу ни подводи – ничего, кроме бессмысленной пустоты и отчаяния, в этой тьме не разглядишь.
Все из-за бабушки, лягушки-путешественницы, – уверяла себя Талли. Бросила ее, бедную-несчастную, на выживание.
– Ей овладело беспокойство, охота к перемене мест, – противным голосом процитировала Талли, обращаясь к Фимке.
«Может, меньше будешь работать», – прощаясь, выразила надежду Фаина Абрамовна.
Меньше работать внучке было