Галя приткнула поднос на ближайший стол и протиснулась в мой закуток. – Расскажи мне быстренько.
– Да ничего не случилось, устала просто, – я едва сдерживала слёзы.
– А чего реветь тогда? Потерпи, смена закончится, домой придёшь – выспишься.
– Это не поможет, – я хлюпнула носом.
– Почему же?
– Я от собачьей жизни устала, Галь, – я больше не могла сдерживаться – вцепилась ей в руку, уткнулась в плечо и тихо разревелась. – Устала от того, что посетители на меня смотрят как на мусор. Конечно, у них есть хорошая работа, они не должны стоять навытяжку перед другими людьми, стараясь во всём им угодить. Устала от постоянной нехватки денег: всю мою зарплату сжирают квартплата и кредит на машину. А я не хочу так жить! Я хочу замуж, Галь, за хорошего, доброго мужика, который будет меня гладить по голове и помогать. Я так устала быть одна!
Галя вытащила из кармашка фартука салфетку, сунула мне в руку и раздражённо стряхнула меня со своего плеча.
– Ты действительно устала. Только твои проблемы – ерунда по сравнению с проблемами других. У тебя руки-ноги целы, ты, в общем, здорова, у тебя нет необходимости ухаживать за инвалидом или за маленьким ребёнком. Пока ты молодая и относительно свободная – тебе бы жить да радоваться! И вообще, ты на работу ходишь не отдыхать, а дело делать, и за это дело тебе деньги платят. А на эти деньги ты и покупаешь себе всё, что твоя душа пожелает, в том числе и машины. Так что успокаивайся и иди в зал, – она вышла из закутка, подхватила поднос со стаканами и толкнула дверь, оставив меня наедине со своими мыслями.
Я сидела у стенки и чувствовала жгучий стыд за то, что проявила слабость. Мне стало ещё хуже от её жестоких слов. Но Галя права. Кто об этом мог знать лучше неё? Она воспитывает сына одна после развода. Сейчас она кормит и одевает мальчика, а раньше кормила и одевала ещё и мужа. Правда, ей со своей пенсии помогает её мама, но пенсии у стариков такие маленькие, что порой приходится уже Гале давать деньги матери на лекарства. Неудивительно, что у неё такой суровый характер. Ей необходимо быть жёсткой, чтоб люди, которых она любит, могли позволить себе быть чуть более беззаботными.
Всё, хватит себя жалеть. Я высморкалась в салфетку и, опустив глаза, чтобы моё зарёванное лицо никто не мог увидеть, прошмыгнула в раздевалку. Там, наскоро умывшись, я попыталась замаскировать следы своего позора, но получилось плохо. Нос распух, покраснел и забился. Даже если не обращать внимания на неестественный цвет носа и его излишне округлую форму, меня выдавало насморочное хлюпанье, которое подавить я не могла.
Ну и чёрт с ним. Усталость сменилась абсолютной опустошённостью. Только бы закончилась эта ночь! И я приду домой. И дома будет светло и тихо.
Я снова вышла на кухню и подхватила поднос с чайником, который уже совсем остыл. Вышла в зал и пошла ко второму столику. За ним сидел мужчина с мокрыми волосами. Промокший плащ лежал на соседнем стуле. Видно, он совсем промок и замёрз под дождём. А я принесла ему почти остывший чай. Мне стало стыдно. Я остановилась, не дойдя двух шагов