дочка, покуда совсем не стемнело, к одному месту тут недалече.
Старик деловито подпоясался, велел Беляне закутаться в платок, нацепил шапку. Когда они уже вышли на дорогу к просеке, позади дома в стойле тихо заржала кобыла.
– Скоро принесет, – кивнул в ту сторону Лесьяр. – Жеребенок ладный должен быть, чагравый. Кобыла-то наша в табуне с чагравым конем спелась, а откуда тот конь – никто не ведает. Как пришел, так и ушел. И одну только нашу кобылу-то и приметил…
– А ну как не конь это вовсе был? А, тятя? Может, какой дух чужой?
– Не-е, может, и дух, конечно, да только не чужой. Чужого-то наша кобыла к себе бы не подпустила. А вот и поглядим…
Пройдя пасеку, они двинулись вглубь леса по еле приметной тропке и вскоре вышли на поляну с выложенным посередине древним очагом. Сюда приходил Лесьяр поговорить с богами, попросить у них удачи семье; здесь его старшие сыновьям приносили им дары, и вот теперь сюда же привел он дочку. Привел к очагу предков, не задумываясь, – будто к родному человеку кинулся, почуяв неладное.
– Ну, вот, Белянушка, а теперь сказывай отцу как на духу что с тобой стряслось…
Беляна тут же сникла. Закатное солнце еще проблескивало за деревьями, но черные тени уже ложились крест-накрест на примятую траву, на древний очаг.
– Князь?
Беляна еле заметно кивнула.
– По нраву пришелся?
Беляна подняла на отца глаза, еле сдерживая слезы. Лесьяр хмурился, но каждый раз гладя на дочь, не мог сдержать улыбки.
– Тятенька, я ж все понимаю, – тихо проговорила Беляна. – Он и не взглянет на меня такую…
– Это какую ж такую? – загудел было Лесьяр, но осекся.
«Нет уж, нечего девке голову дурить».
– Ты из головушки-то князя выкинь, да поскорее. Олег в стороне родной не бывает, все в чужие края с дружиной ходит. А в чужих краях и сгинуть немудрено…Вот что, дочка. На торжище в Новгород больше не пойдем. Кобыле понеси надо, негоже ее сейчас трогать, да и тебе поспокойнее будет. Лады?
– Добро, тятенька.
И Лесьяр вдруг сграбастал хрупкую фигурку дочери своими ручищами, прижал к груди.
– Ничего, дочка, ничего…это все ничего…
***
Кобыла Лесьяра в срок принесла ладного жеребенка. Как и предсказывал старик, жеребенок оказался чагравой масти, с длинной мордой, тонкими, жилистыми ножками. Чуткие ноздри каждый раз жадно обнюхивали ладони Лесьяра, когда он поглаживал его морду, черный глаз косил, уже настороженный и злой.
– Добрый конь будет, – бормотал старик себе в бороду, засыпая кобыле овса.
Спустя неделю, когда солнце уже поумерило свой пыл и сыновья ушли на пасеку закрывать улья, во двор к Лесьяру заявился конник. Лесьяр, намаявшись накануне с поясницей, сидел, не шевелясь, у крыльца, плел лапти, грел кости под нежаркими лучами и, сощурившись, наблюдал, как неторопливо спешивается верзила в снаряжении дружинника. Что-то знакомое показалось в его облике старику. Когда конник повернулся и зашагал к дому, Лесьяр узнал в нем Зиму.
– Здорово,