уже около десяти часов. Она увидела ботинки спящего человека, вспомнила о долге и подумала: «Жаль, что я не кот». Потом закусила объедками бутерброда с сыром и начала решительно продвигать свой сундук к рабочему тамбуру вагона.
Поезд прибывал в Зеленецк. В узком коридоре вагона спрятаться было некуда, поэтому люди, выходя из своих купе, сразу обнаруживали Чучо и останавливались в изумлении. Молодая проводница схватилась за голову и воскликнула: «Кто провез ушастую обезьяну без ветеринарной справки?!». А Человек, выйдя из купе с бутылкой шотландского виски в руке, тут же выкинул ее в окно и сказал тихо: «Чур меня, чур!». Троллиха стояла совершенно невозмутимо и чесала за правым ухом. Перес отреклась бы от дочери, если бы узнала о таком катастрофическом нарушении конспирации. Бедный Чучин хвост отдавили раз десять, не меньше, но, несмотря на это, ровно в пять часов утра троллиха вытащила свой сундук на перрон Зеленецкого железнодорожного вокзала. «Пончиту» она увидела сразу. Он стоял за урной у выбеленной колонны и, как и предполагалось, смеялся, прикрывая рот мохнатой ладошкой.
Человек внимательно наблюдал, как Чучо, волоча сундук, пересекала платформу, затем сказал, обращаясь куда-то к небу: «И ведь правда не человек, но я все-таки увидел!»
Здравствуйте, я ваша Чучо!
Качающейся походкой моряка Чучо подплыла к троллю и развязно произнесла: «Привет! Мы знакомы. Я – Чучо!». «Пончита» скользнул по ней взглядом, на минуту прервал свой смех, потом опять поднес мохнатую ладошку ко рту, но смеяться ему почему-то внезапно расхотелось. Оба тролля уставились друг на друга – одна с непонятным вызовом, другой со смесью изумления, ужаса и недоверия. «Ладно!», – произнес Худоша (а этого тролля звали на самом деле именно так), и еще раз: «Ладно!». Через некоторое время Чучо разобралась, что слово «ладно», да еще и в разных вариациях – «да ладно», «ну ладно», «и ладно» – Худоша имеет привычку произносить всегда, когда понятия не имеет, что ему делать.
Если внешность Чучо в славянских землях была весьма примечательна черной шелковистой шерсткой, заостренным, довольно длинным пятачком, черными спокойными глазками и выдающейся величины фамильными ушами, то Худоша выглядел как типичный кривич, то есть мог удивить своей внешностью только кого-нибудь в Гвадалахаре. Присмотревшись, Чучо обнаружила густо пробивающуюся седину в светло-русой шерсти вокруг задранного пятачка и серых умных глазок, которые в настоящий момент смотрели на троллиху с тоской и испугом. Худоша был уже в приличном для тролля возрасте: с лишком (с приличным лишком) за сорок лет.
Наконец, тролль подал признаки жизни. Он поднял лапу, в которой оказались небольшие очки, надел их на пятачок и бочком-бочком стал пробираться к выходу, удивляясь тому, как неудачно обернулась одна из его лучших шуток. Чучо сначала растерялась, потом припустила, волоча свой сундук, прямо за ним. Так, друг за другом, на расстоянии пяти метров, тролли довольно продолжительное время шли по