и белое тоже. Обожает шампанское, но не разбирается в нем. То, что за двести долларов, не отличает от дешевки за сотню рублей. Плебейка! Привыкла сливать в себя все, без разбору! Но Инга давно здесь не была. Год, не меньше. Должно быть, изменилась. Ее привычки не в счет: много чести! Грушин знает одно: мятный ликер Инга терпеть не может! Назло ему, не иначе! Мятный ликер для него, хозяина.
Он еще раз оглядел стол, каминный зал. Все ли готово? В правом углу пианино, на нем подсвечник – трезубец, похожий на скипетр бога морей Нептуна. Увы, нет рояля! Ему бы хотелось, чтобы здесь, в каминном зале, стоял рояль. Белый. Мечта мальчика из коммуналки: огромный дом, гостиная, посреди которой стоит белый рояль, за ним женщина с высокой прической, в платье в пол, на длинной шее – жемчуга… Музыка сегодня будет живая: вечеринка в стиле ретро. Старинный буфет у стены заперт на ключ. В нем – сюрприз. Другой сюрприз – стеллаж с книгами у противоположной стены. На первый взгляд ничего особенного. Но… Даниил Эдуардович Грушин тонко улыбнулся…
…В половине седьмого он начал растапливать камин. Не спеша, наслаждаясь процессом. Когда дрова занялись, долго сидел на корточках, смотрел на огонь. Пока не почувствовал, что ноги затекли. Без десяти семь зажег свечи. По залу поплыл тонкий запах жасмина. Свечи ароматизированные. Запах создает настроение. Капелька грусти, чуть-чуть тревоги и море поэзии. Пусть все сегодня будет красиво. В том числе и смерть.
Потом он выключил верхний свет. Многочисленные лампочки на потолке погасли, лишь стены зала таинственно светились. В камине горели дрова. Языки пламени отбрасывали на стены длинные тени. Как красиво! Интересно, кто придет первым? Грушин спустился вниз, в гостиную. Здесь на столе в ряд стояли подсвечники. Он взял один и не спеша зажег три свечи. Прошел с подсвечником на кухню, оттуда – в маленький закуток, где находился распределительный щит. И, словно отрезая себе путь к отступлению, потянул вниз рубильник. Свет в доме погас…
…Прасковья Федоровна прекрасно знала, как нравятся Дане женщины в длинных вечерних платьях. Порой он бывал откровенен с соседкой. А она умела слушать. Профессия такая. Писатель должен уметь слушать. И наблюдать. Специально для Дани она сделала строгую прическу: волосы закрутила на затылке пучком, заколола шпильками. Надела длинные висячие серьги, благо шея у нее длинная, красивая. Ах, скинуть бы еще лет десять! И, вздохнув, Прасковья Федоровна потянулась за массивным ожерельем. Надо закрыть мелкие морщинки, вырез у платья глубокий, шея открыта.
– Кира! Подойди сюда! – крикнула она. И когда подруга появилась в спальне, попросила: – Застегни. Осторожнее!
Та была все в том же бесформенном балахоне. Рукава почти закрывают сухие жилистые кисти, длинные скрюченные ногти похожи на когти хищной птицы. Балахон доходит почти до колен ей, из-под него – неизменные клеши. До пола.
– Ты так пойдешь? – спросила Прасковья, когда Кира застегнула ожерелье.
– Да. А что?
– Все-таки в гости