но как-то неудобно с ней об этом. Еще подумает, что он считает, будто квартира не продана из-за мизерности стимула для нее. Самое скверное – придется согласовывать с Инной. А та найдет множество аргументов, дабы отказать или же скажет, чтобы он заплатил Ольге из своей доли. Кстати! Он именно так и сделает. И не надо никакой Инны. Только Ольге заранее говорить не будет – после продажи квартиры заплатит и всё. А проговаривать вслух неудобно как-то. А доплатить после, добавить сумму, которой Ольга не ждет – так интереснее, и как-то даже театрально…
Ольга уже спешила по каким-то своим делам: «Боря, до вечера». Он закрывал квартиру сам, всё у него получилось, пальцы помнили, как управляться с ключами.
В холле первого этажа, как только вышел из лифта, столкнулся с Торопкиным. В том сентиментальном расположении духа, в каком Борис пребывал сейчас, он обрадовался даже ему: «Николай Никитич!» Тот чисто автоматически ответил на рукопожатие и начал выговаривать Суперфину за то, что последние его арендаторы оставили пакет с мусором на лестничной клетке. Говорил всё это так, будто случилось не год назад, а вчера только. Борис умилился, ответил, что Николай Никитич как-то совсем и не постарел за эти годы. Комплимент не смягчил Торопкина. Он был старшим по подъезду и должностью этой чрезвычайно гордился. Кстати, он сам себя и назначил. В остальных четырех подъездах дома ее не было – ни в советские времена, ни уж тем более, когда дом стал товариществом собственников. Торопкин был помешан на чистоте. Конфетный фантик, оброненный ребенком, чьи-нибудь недостаточно тщательно вытертые о половик ноги – всё оборачивалось скандалом. Словом, такой вот местный унтер Пришибеев. В детстве Борис боялся столкнуться с ним на лестнице или в холле. Но если он был с дядей Яковом, то Торопкин начинал с ним сюсюкать. Борис брал за руку дядю Якова, «для наглядности», чтобы Торопкину было ясно, Боря, представляет нечто целое с дядей Яковом-генералом. И на фальшивое добросердечие «старшего по подъезду» пытался ответить вежливой, но снисходительной улыбкой. Жена Торопкина – тушенка в бигудях (по доброму выражению Бэллочки) – гордилась им чрезвычайно: «На моем Николайникитиче только все в доме и держится».
Когда Борис жил здесь, всегда знал, Торопкин наблюдает за ним и его домашними. Так, например, выбрасывает Борис мусор в контейнер и чувствует на своих лопатках взгляд Николая Никитича из окна. (Привет ему от его дрезденского брата по разуму.) Пусть ни Борис, ни Инна, ни Илюша ни разу не вываливали мусор мимо, точно так же, как не харкали в подъезде на пол, но мало ли что! Торопкин на страже. Жители подъезда? Посмеивались над ним, но не связывались. К тому же от человека есть польза все-таки.
Однажды Борис подслушал, как Николай Никитич разговаривает с только что нанятой в дом уборщицей. Пожилая, блеклая женщина моет ступеньки, над нею, пролетом выше стоит Торопкин, дает руководящие указания. Сколько чванливой вельможности в каждом слове, в каждом жесте! Будто это, по меньшей мере, какой-нибудь начальник Беломорканала. А дальше было еще интереснее: