говорится, человек предполагает, а Господь располагает. И никогда нельзя ничего предугадать…
…Николай потянулся во всю длину своего стройного, крепкого тела, до хруста в самых мелких косточках и хрящиках, и улыбнулся от удовольствия, предвкушая встречу с Ленкой и целый – целый! – день с ней. Пойдут сначала в парк, потом в «Колобок» угощаться обедом. Потом в «Руслан» – мороженое шариками с сиропом (много сиропа!) – и в зал – киношку, как бы, смотреть, а на самом деле, забурившись на последний ряд, целоваться до конца фильма. Название и содержание фильма при этом не имело значения…
Аккуратно застелив диван, он вышел, наконец, в коридор, соединявший его комнату с кухней. Справа была дверь в комнату родителей, а чуть дальше – гостиная. Голоса слышались оттуда. Конечно, у мамы сегодня праздник – сын дома, значит стол накрывается в гостиной и по всем правилам семейного обеда. Ух, ты! – значит, уже давно за полдень.
«Вот это я дал стране угля! – безмятежное состояние ума и тела мгновенно улетучилось, – он весь подобрался, готовый действовать. Ватрушки, мама, отец – все ушло на второй план и стало неважным: – Совсем мало времени осталось до вечера!»
Но быстро соображая, как же сейчас он скажет маме о том, что уже уходит, Николай все же почувствовал себя виноватым. И потому тихонько приоткрыл дверь и осторожно заглянул в гостиную.
Отец сидел во главе стола, и держа перед глазами в одной руке газету, второй подносил ко рту чашку. Перед ним на фарфоровой тарелочке лежала ватрушка, а в маленькой розеточке рядом – мамино варенье из крыжовника, его любимое.
Мама сидела напротив отца, сложив руки на белоснежной скатерти, специально накрытой на стол по случаю увольнительной сына и доставшейся ей по наследству от свекрови (потомственной жены потомственных военных – генеральши), и нежно смотрела на отца – видимо, в очередной раз отстояла сына. Услышав, как сзади открывается дверь, она радостно встрепенулась и улыбнувшись, повернула голову.
– Коленька, мальчик мой! А мы тебя дожидаемся. Отец хотел разбудить, да я его упросила дать тебе поспать. Твоих любимых, ванильных ватрушечек, вот, напекла…
Она не успела договорить, потому что Николай, схватив ватрушку, уже обнимал маму за плечи и чмокал в щеки.
– Мамуля, самая ты моя любимая! Самая ты моя лучшая!
– Вот потому ты мать и заставляешь волноваться, – оторвался от газеты отец.
– Димуля, ну я же просила тебя…
– Хорошо, хорошо. Только учти, Маня, что маменькинова сынка взращиваешь. А ему мужская жизнь предстоит. И как он без тебя будет жить-поживать?
Мама укоризненно посмотрела на отца, и тот замолчал, по обыкновению недовольно запыхтев, и снова взялся за газету.
– Садись, сынок, сейчас салатика тебе положу, как ты любишь – морковного. Вареников с картошкой с утра налепила – сейчас горяченьких принесу…
Мама