предчувствие заворочалось у меня в душе в ответ на молчание моей защитницы. Чувствовалось, что мечом она владеет лучше, чем крючкотворством законников.
Смущенное молчание баронессы только распалило моего недавнего хозяина, и он уже вещал как настоящий оратор, обращаясь по большей части к публике у него за спиной.
– Здесь вам не ваша деревня, а вольный город и правит здесь не самодурство баронов, а законы города и королевы.
Ситуация менялась прямо на глазах, я почти физически ощущала, как теряет уверенность моя спасительница. Одно дело защитить униженного, и другое пойти против закона. Моя еще не полученная свобода уже начала таять как снеговик весной. Ну как мне доказать, что я свободная женщина и продавать меня вообще не имели права. Бумаг у меня никаких, в этом городе никто меня не знает и свидетельствовать в мою пользу не будет.
Мы молчим, а разошедшийся толстяк сверкая глазами уже пошел в наступление.
– Мы здесь не ваши крепостные с которыми вы можете делать что угодно. Мы вольные горожане и требуем уважения. Извинитесь, отдайте мою собственность, и я уж так и быть не буду подавать на вас в суд.
Он посмотрел на стонущего у забора охранника и, подумав, добавил.
– Ну, пожалуй, еще бедолаге на лечение придется накинуть. – Хозяин борделя, нагло ухмыляясь, поднял уверенный взгляд на баронессу.
Моя спасительница по-прежнему хранит молчание, зато у меня в голове зароились мысли, которые никак не желают складываться в конкретную идею. Все они вертятся вокруг последних слов толстяка насчет крепостных и прав хозяина…
Точно!
Меня вдруг озарило и, запричитав, – Ваша милость, Ваша милость! – я схватилась за стремя баронессы.
Увидев опущенный на меня взгляд сине-голубых глаз, кричу уже в голос так, чтобы меня все слышали.
– Ваша милость, вы меня не узнали? Это же я – Мара, дочь вашего конюха. Простите, что сбежала, каюсь и молю не наказывайте меня строго.
Вижу мелькнувшее непонимание, и начинаю злиться, – ну давай же, голубая кровь, соображай быстрее. Я – твоя крепостная, ты – моя хозяйка. Я твоя собственность, а остальные со всеми их бумагами и претензиями могут убираться к черту. Твоего слова достаточно, а если нет, то пусть этот урод подает в суд, к тому времени, когда разберутся, надеюсь, нас уже здесь не будет.
Минутное замешательство говорит мне, что эта юная наивность с мечом в руках врать не привыкла и не умеет. Ловлю на себе ее осуждающий взгляд и с тревогой замираю, неужели сейчас сдаст, но еще больше, чем врать, баронессе не хочется уступать наглому сутенеру. Несколько секунд эти два чувства борются в ней и к счастью для меня в голубых зрачках вспыхивают огоньки глубинной ненависти.
– Мара? Твой отец почернел от горя, с тех пор как ты пропала.
Моя названная хозяйка дарит мне саркастическую усмешку.
– Простите, Ваша милость. – Жалобно пищу в ответ, отводя глаза, но юная всадница уже не слушает меня.
Ткнув пятками жеребца, она гневно