тысячи слов вертятся на языке, но я не могу определится и снова зачеркиваю.
Большая часть урока пролетает незаметно.
– И так, кто-нибудь готов ответить? – все голоса отошли на второй план. Я будто бы в банке. На лбу выступают испарины. Сейчас мне легче раскрасить фотобумагу флитчартфломастером, чем написать одно слово. Одно гребаное слово…
– Я не слышу. Никто? Значит, пойдем по журналу…
– Тарасова хочет, Мария Анатольевна. Не нужно по журналу.
– Тарасова?
С мучением вывожу две первые строчки, но снова спотыкаюсь. Держу карандаш над заглавной буквой, практически вдавливаю его в бумагу.
– Тарасова!
Ломаю стержень.
– Что? – поднимаю голову и удивленно моргаю. Глаза режет яркий свет, будто я выбралась из подземелья. На меня обрушаются взгляды всего класса. Он тоже смотрит. Смотрит так, что я невольно чувствую себя виноватой. Но за что?
– Тарасова, ты произвела разбор предложения? – с вымогающей интонацией спрашивает Мария Анатольевна. – Ну? – учитель буквально берет меня за глотку.
Откашлявшись, я начинаю хвататься за тетради и листать учебник; точилка и ластик падают на пол; ладони становятся влажными; меня лихорадит. Он видит это. – У тебя все в порядке, Варя? – недоумевает учитель.
– Да… все хорошо.
Мне помогает Светка Верещагина, что сидит впереди, она хватает мой блокнот и язвительно читает:
– Ты как мираж в снегах зыбучих, как пламя ледяной свечи… Что за дерьмо?
Класс заливается гоготом, а я заливаюсь краской. Учитель округляет глаза, а он их отводит. Сгорая от стыда, я вырываю блокнот из рук мерзавки и возвращаюсь на место. А в действительности мне хочется вернуться во вчера, заболеть ангиной или отравиться и пропустить неделю школы.
– Может быть новенький хочет ответить? – интересуется Мария, в попытке избавить меня от излишнего внимания.
Часть одноклассников оборачивается к Звягину.
– Разве по мне видно, что я этого хочу? – практически рычит он.
– Мне трудно догадаться, чего вы хотите, молодой человек, – фыркает учитель.
– А ты хочешь? – бросает он и еле заметно улыбается. – Хочешь, чтобы я тебе ответил? – звучит двусмысленно и крайне дерзко.
– Прости? – краснеет учитель.
– Я прощаю тебя, если ты этого хочешь.
– Ууу, – хором запел класс.
Я не верю собственным ушам, но благодарю судьбу, что так молниеносно мой позор перестает быть сенсацией. Грубость Звягина слишком откровенная и ничем не обоснованная, отчего я смею предположить, что это некая подмога.
– Я хочу, чтобы ты не забывался! – взрывается Мария. Она безостановочно прочищает горло и держится за пуговку воротника. Нервничает. Последний раз так неуважительно с ней общался только бывший муж.
– Как скажешь, милая, – Звягин касается пальцами бледных губ и шлет воздушный поцелуй. – Тебя я точно не забуду, – подмигивает.
Парни