русские романсы все же лучше звучат под аккомпанемент гитары. Я был бы не против поспециализироваться на романсах, но, увы, эти два-три случая не могли меня воодушевить. Большей частью я стоял невостребованный. Мне приходилось слушать французские излияния Бретона и звуки муэдзина, призывающих мусульман к молитве. Последнее мне нравилось гораздо больше. Слушая муэдзина, я успокаивался и понимал, что всему свое время – нужно только терпение.
Наконец в сентябре появился учитель музыки – это был достаточно бедный музыкант из Киева по имени Иван Колядный. Его нашла супруга Драгунского, но последний заподозрил, что тот еврей и не хотел его брать в дом. Так оно и оказалось – Колядный был евреем, но как он божился (не знаю какому богу – христианскому или еврейскому, хотя впрочем, согласно обоим монотеистическим верованиям бог един и один на всех), он был крещен. Как я потом узнал, после присоединения польских земель к России в конце восемнадцатого века много евреев попало под власть России и при царе Николае Первом многих евреев насильно крестили – наверно это был из тех.
Вот так началась моя полноценная жизнь в доме Драгунских. Иван Колядный стал учить Ольге сперва элементарные азы – клавиши, октавы и ноты. Потом они перешли на простые композиции – каноны, бурре, рондо, чуть позже полонезы, прелюдии и фугетты. Никто не задумывался, как удивителен процесс человеческого обучения? Кажется это таким естественным. Но я то знаю, как интересно ощущать на себе этот процесс – чувствовать как пальцы ученика или ученицы становятся увереннее и тверже, как звучание приобретает смысл и гармонию.
Наконец, я был счастлив. Был еще кое-кто, кто слушал первые удивительные нотки моей надменной Олечки. Да, это тот молодой сын бека. Он часто останавливался под окнами Драгунских и слушал Ольгина «до-ре-ми». Я даже задумался, что может стану свидетелем романтической любовной истории между христианкой и мусульманином. Здесь среди местных тюрков ходила на устах поэма об армянке Асли и тюрке Кериме. Однако дела принияли совершенно иной оборот – что у Ольги, что у армян с тюрками (но у них намного позже).
Сперва об Ольге – она все жаждала видеть Берегового, которого Драгунский перестал приглашать к себе домой. Она пару раз просила подруг передать ему письма, которые оставались без ответа. Но, сразу скажу, что она конечно совсем не усыхала по нему. Для нее это скорее было развлечение с примесью юношеского девичьего романтизма. Я сперва удивился, как Ольгина надменность позволила ей «стрелять» за тем, кто ей не отвечает взаимностью. Потом понял – именно эта надменность заставляла ее достичь цели, а потом отомстить. От всех этих душевных переживаний страдал я – Ольга теряла интерес к изучению музыки.
Где-то в октябре она однажды пришла домой злая как черт. Она в тот день открыла маменьки свою душу. На одном из приемов Береговой начал насмехаться над ней в присутствии ее подруг и более того, назвал ее отца старым