этой женщины было строгим и аскетичным и, в тоже время, по-особенному пленительным. Выступающие подтянутые скулы придавали ему форму удлиненного овала, внося некую загадку в утонченный образ, большие карие глаза казались несколько выпученными, на деле же этот эффект создавался за счет игры света и тени, и, как только лицо Офы (так звали женщину) вновь оказалось в полумраке, в глаза вернулись живая бойкость и вдумчивая глубина, ранее отнятые лучистым сиянием. Палево-соломенные волнистые волосы, которые она убирала в казавшуюся тяжелой старомодную прическу, сейчас, после ночного пробуждения, легко развевались от залетавшего в приоткрытое окно ветерка. Этот облик излучал едва уловимое ощущение сиюминутности, обостряющееся при взгляде на фотографию в нашейном кулоне, где Офе едва исполнилось двадцать, и каждая частичка ее тела была наполнена неподдельной и беспокойной радостью, означавшей обыкновенное счастье – просто жить.
Сидя на краю полки, свесив ноги и мило покачивая головой, Офа посмотрела на Киру. Та искала, за что бы зацепиться обезумевшим взглядом, но не нашла, и тогда она начала метаться по купе взад-вперед, как раненый дикий зверь, которого вот-вот загрызет охотничья собака. Она то закрывала, то вновь открывала окно, чувствуя катастрофическую нехватку воздуха, а, возможно, и простора. Все это Кира проделывала молча, только временами неожиданно оборачиваясь к Офе, будто пытаясь что-то сказать: ее глаза выражали какой-то негласный вопрос, уголки губ неловко дергались в слабой попытке нарушить тишину… Но собраться с мыслями никак не получалось.
– Это несправедливо, – вдруг сказала она, внезапно остановившись, – почему мы должны туда ехать? Я… – Кира опустила глаза и слегка замялась, но затем резко выпрямилась и гордо произнесла: – Я не хочу с ним жить.
Офа внимательно смотрела на нее в томительном ожидании.
– Ты не можешь так говорить, это недопустимо, – холодно отозвалась она после паузы.
– Недопустимо? – Кира закричала так, как будто только и ждала момента сделать это. – Неужели ты не понимаешь: я ему не нужна, он не любит меня, даже не жалеет – сестру, но не меня!
В действительности ей было страшно, и в глазах показались огромные капли слез. Оказавшись заложницей тени погибшей сестры, ей пришлось страдать из-за слишком явной их внешней схожести. Пять лет назад ее сестра, Лара, вышла замуж за одного политического деятеля из провинциального городка – тучного мужчину с огромным носом, маленькими круглыми глазками, залысиной на вечно потном затылке, и с никогда не переводящимся в левом кармане брюк запасом крохотных мятных леденцов, которые он любил посасывать в минуты переживаний. Звали его Иваном Андреевичем – крайне нервный человек, обожавший все перепроверять по двадцать раз, суетиться и постоянно вытирать проступивший на лбу пот тоненьким кружевным платочком, доставшемся ему от матери. Любовь Ванюши (таким противным словом, похожим на кличку, даваемую поросенку,