ней были разорваны. Внутренности лежали на коленях и страшными скользкими обрубками висели на бруствере. Второму номеру досталось немногим меньше. Он еще дышал, но весь изрешеченный осколками, тоже с исковерканными ногами, умер, когда мы начали его бинтовать.
Пулемет с искореженными рукоятками, казенником, отбросило метра на три, и он лежал на отбитом колесе, нелепо задрав острое рыльце вверх. Из пробитого кожуха с журчанием вытекала вода. Тела погибших завернули в плащ-палатки и перенесли в сторону. Ротный приказал почистить окоп и перенести сюда один из «Дегтяревых». Позиция считалась важной. Метрах в семидесяти шел овраг, тянувшийся от немецких позиций. Несмотря на обилие мин, всегда можно было ожидать, что немцы, сделав проход, выйдут по оврагу к нам в тыл.
– Абдулов, передвинь отделение правее. Ближе к оврагу.
– Будет сделано.
У ротного были красные выпученные глаза. Наверно, хватил стакан. Он посмотрел на меня:
– Снайпер? Трясешься – возьми винтовку и убей фрица. Как они наших.
– Без оптики не достанешь, – угрюмо отозвался я.
Меня задело, что капитан ни за что опять унизил меня.
Слово «оскорбил» я тогда не знал. Добродушный Абдулов потрепал меня по плечу.
– Все нормально. Занимай вон тот окоп. Капитан выпил лишка.
Я перетащил свое барахло в новый окоп, который мне не понравился. Здесь тоже кого-то убили или ранили. Валялись бурые спекшиеся комки бинтов и ваты, я разглядел темное пятно на дне и сровнял дно лопаткой. Потом углубил лисью нору, а из головы не шли изуродованные тела моих товарищей.
На этой же неделе пришел замполит батальона и торжественно объявил, что нашими войсками освобожден Харьков. Мы уже об этом знали, но вяло прокричали «ура». Замполит любил поговорить и, хотя слыл мужиком неплохим, утомлял нас своими речами. Войдя в раж, порой по часу клеймил фашистов и перечислял наши бесчисленные победы, особенно в Курской битве. Но солдатское радио уже донесло до нас и о Прохоровке, где застыли сотни сожженных «тридцатьчетверок», и о полях, где разлагающиеся трупы лежали тысячами, а их не успевали хоронить.
Так что особого восторга мы не проявляли. И как ни странно, все с нетерпением ждали наступления. Вроде и участок относительно тихий. Потери не слишком великие, которые сразу возрастут, когда мы двинемся вперед. Немец без большой крови свои позиции не отдавал. Но замполит, с новеньким орденом Отечественной войны (это кроме Красной Звезды), толком насчет наступления не сказал и призвал крепить боеготовность.
А я, выполняя приказ, или пожелание, ротного, с семисот метров выстрелил по высунувшемуся из траншеи немцу. Конечно, не попал. Фрицы ответили пулеметными очередями и дежурной порцией мин. Шишкин посоветовал больше не стрелять, а Семен обругал меня:
– Хочешь с оторванными яйцами валяться?
– Ротный приказал, – со злостью отозвался я.
– Ротный стакана два на грудь принял и спит в своем блиндаже. Его миной не достанет.
Однажды целую ночь шел дождь. Мы