как они отрекомендовались, две местные учительницы. Они были чистенькие, хорошо одетые. Казалось, что они были рады нам, и вокруг них петухом закружились и начали обхаживать Петя Минченко и Володя Павлов. Решили, хотя еще было рано, сделать привал, дать отдых лошадям и себе. Конечно же, в таком решении главную роль сыграли «учительницы».
Володя Павлов и его помощник по «кровавым» делам Минченко сняли с повозки хромого барана с черными печальными глазами и вскоре позвали нас, чтобы мы помогли разделать тушу, хотя для них это не составляло особого труда. Они не хотели, чтобы мы оставались в обществе девушек.
Минченко прорезал отверстия в задних ногах у сухожилий, продел в них палку, привязал веревку, и мы помогли подвесить тушу к поднятому дышлу повозки. Ободрать шкуру было делом нескольких минут.
Учительницам отдали печень, легкие, сердце, курдюк для жарки и разделанную голову для борща. Тушу разрубили и, когда мясо охладилось, завернули в шкуру и уложили в повозку. Когда управились с бараном, вымыли руки, девушки сказали, что надо сходить в село за капустой и другими овощами для борща. С ними пошли Минченко, Куриченко и Павлов. Я и Петя Пономарев остались варить мясо в большой кастрюле, мелкими кусками порезали для жарки печень, селезенку, проваренные легкие и сердце.
Часа через три вернулись из деревни ребята, принесли полмешка картофеля, капусту, лук и трехлитровую бутыль самогона. Учительницы принялись за стряпню, в домике духовито запахло праздником. Уже вечерело, а мы еще не обедали. Девушки устроили нам баню, согрели бак воды и заставили каждого вымыться, надеть свежее белье. В домике стало жарко.
За стол сели вымытые, разопревшие, в нательных рубашках. Гимнастерки и грязное белье девушки сложили в бак, залили водой и поставили кипятить, чтобы избавить нас от насекомых. Мне, как непьющему, поручили время от времени присматривать за лошадьми, чтобы кто ненароком не увел, подкладывать им сена.
Ели до отвала, пили до упаду, пели до хрипоты. Мне показалось странным, что учительницы вели себя довольно развязно с опьяневшими ребятами и несколько настороженно со мной. В разговоре они задавали иногда такие вопросы, на которые отвечать было нельзя. Но подвыпившие ребята как будто старались переговорить друг друга, выбалтывая все о нашей теперь уже части, ее назначении, нашем маршруте, о себе. Их будто черт подталкивал блеснуть своей осведомленностью.
Заметив, что я нетерпеливо ерзаю, девушки подскакивали ко мне, садились на колени, лезли целоваться. Пьяное лицо Володи Павлова закаменело, налилось кровью, он сверлил меня глазами. Тогда девушки бросились к нему и увели в другую комнату, где на полу был приготовлен ночлег. Туда же ушел и Минченко. Остальные улеглись на сено в большой комнате. Куриченко и Пономарев вскоре захрапели, а я не мог долго уснуть, думал об этих учительницах, боялся, что украдут лошадей, а то и повозку. Я часто смотрел в окно, перед которым стояла повозка и лошади, но на улице была глухая темень. Но потом сон меня сморил,