знает, кому что сказать и как, кому что доверить, кого куда поставить. Они его тоже шибко уважают, а попробуй – не уважь, тут же без головы останешься. Вот он все полчище по три полка разбил, назвал дивизией. А для удобства управления штаб сделал. Никто его теориям не учил, книг он не читал, потому что читать сроду не умеет. Поэтому он сделал штаб и систему управления исходя из людей, вооружения и условий. Нет, он с кем-то воюет все время, ему вообще головы поднять некогда. Но, в общем, чаще бьет он, а не его бьют. Добыча опять-таки. Народу все больше валит. Разделил по две-три дивизии, корпусом назвал. Туда свой штаб, корпусной. Тоже, какой надо. Глядь, – а у него врагов-то раз-два – и обчелся, зато под началом сто тыщ народу. Но он по-прежнему не осознает, потому как занят шибко. И гением себя не считает. Во-первых, не знает, что это такое, во-вторых – в голову ему не приходят всякие глупости. Он просто-напросто в каждом конкретном случае поступает так, как нужно, не думая, что это гениальные шаги. Он думает, что все идет, как обычно, только правильно, без ошибок. Он в этом даже и не сомневается. Но до поры – до времени они варятся в собственном соку, восхищаются подвигами батыров в песнях акынов, а про себя думают, что живут очень обыкновенно и даже скучновато. Чувствуют себя провинциалами, провинциалами и являются, но еще не знают, что провинциальность бывает разных сортов.
А потом он вдруг замечает, что по принадлежащей ему земле надо с конца в конец скакать две недели. Интересы вдруг пересекаются не просто с соседями, но – с Чужаками. Грозными, страшными, непобедимыми. У которых солдаты маршируют стройными рядами и в блестящих латах. Он готовится изо всех сил! Все продумывает, ничего не пускает на самотек, и очень хорошо знает, что именно нужно обдумывать и контролировать. Перебирает командиров, как Скупой Рыцарь – дублоны, – и умеет их оценивать! – все на полном серьезе, но волнуется, потому как это не привычные ему и такие же, как он, гопники, а – НАСТОЯЩАЯ АРМИЯ! Наконец, происходит сражение, в которой супостат в блестящих доспехах побивается в пыль, как глиняный горшок. А у него все продумано, все пути разведаны, все встречные армии он колотит вдребезги и пополам, каждый раз заставая врасплох, и почти не несет потерь, можно сказать, режет, как баранов. И не понимает, как можно быть такими засранцами, потому что у него таких нет НИ ОДНОГО. И представить себе не мог, что такие вообще бывают, в толк не возьмет, почему их в самом начале не запороло плетями их собственное начальство, почему не ссекло тупые головы чуть позже и вообще, – подать сюда того, кто их допустил.
Он сидит в том самом малахае, в котором начинал десять лет тому назад, в засаленных штанах, в бараньих шкурах, в которых ходил всю жизнь, а вокруг все валятся ему в ноги. И называют не иначе как: «Повелитель!». А остальной мир, который год тому назад про них и не знал, вдруг сталкивается с «непобедимой ордой Чингис-хана»…
– Или с вермахтом.
– Или с вермахтом. – Согласно кивнул головой профессор. – Или с неким