же я рабочий, если посторонний? Надо было двигаться к выходу.
Однако тут во дворике появилось ещё одно лицо. И, что меня удивило, лицо это было в шортах.
Оно медленно жевало огромный бутерброд, сделанный сразу из половины батона, и разглядывало меня. Голову, где помещалось лицо, можно было приделать какому-нибудь ковбою с Дикого Запада. Нос у него был крючком, усы – орлом, подбородок – утёсом. Однако длинные волосы этой головы могли подойти и индейцу. Крошки сыпались с бутерброда на синюю футболку с надписью «Техас» и рисунком вставшей на дыбы лошади. Они скатывались по шортам и падали на резиновые шлёпанцы, которые называют сланцами.
Я понял, что усатое лицо меня изучает. Видимо, оно разделило с женщиной её мысли: ей оставило соображение о двери, а на себя взяло размышления о рабочем.
Судя по всему, мысли в голове с крючковатым носом были крепко связаны с жеванием. Когда бутерброд жевался, оно размышляло, а когда он закончился, приняло решение.
– Рабочие нам не нужны! – отрезал крючконосый.
Затем он по-ковбойски цыкнул зубом и подмигнул.
– А вот юннаты требуются. М-м?
«Юннаты? – досадливо подумал я. – Это что же, кролики? Длинные уши?»
– Это что, кролики? – спросил я.
– Почему кролики? – развёл руками «ковбой». – Это пеликаны, лебеди, цапли… и вот этот, который слева.
Я посмотрел налево. Там, за сеткой, продолжался ряд клеток, куда вклинивался дворик перед домом. В первой из них сидела бурого окраса хищная птица. Становилось неприятно оттого, что она сидит не на скале или дереве, как полагается хищникам, а на земле. Нахохлившись, птица смотрела на тонкую водяную струю в канальце, проходящем через клетку.
Хоть я и считал себя человеком, поднаторевшим в определении птиц, видовую принадлежность бурого хищника мне установить не удалось. В конце концов он был отнесён мною к коршунам. Потому что к ним я относил всех неизвестных мне птиц-хищников.
– Коршун? – небрежно поинтересовался я.
– Канюк, – ответил крючконосый и зевнул. – Ну так, м-м?
Я удивился, какой широкий смысловой спектр можно охватить простым мычанием.
Позже я узнал, что в арсенале крючконосого имеются также звуки «М-м!» и «М-м-м…», которыми он мог заменить все слова русского языка.
– Только у нас это бесплатно, – как бы случайно произнёс рот под носом-крючком. – Энтузиазм. Понимаешь?
Я-то понимал. К тому моменту я научился разбираться не только в птицах. Я с ходу разобрался в этом человеке и ясно представлял, как в его воображении формируется мой облик, сгорбленный под тяжестью огромного мешка, например с отрубями. По лицу человека в шортах было видно, что такие мысли ему приятны. Он смотрел на меня глазами голубыми, как озеро Иссык-Куль, и ждал ответа. Он меня предупредил, и это снимало с него как с нанимателя какие-либо обязательства по отношению ко мне. В обмен на возможность входить в калитку я получал длительные часы уборки, перетаскивание тяжелых грузов и стояние в холодной воде бассейнов. То есть всё, что связано с понятием «юннат». Это был, как принято говорить, момент