и согнувшись прошмыгнул под рукой сотника в помещение. Жрец от никогда не слыханного им ранее оскорбления заткнулся и дёрнулся всем телом так, будто и в самом деле дюжий мужеложник с размаху вставил свою "дубину" в его задний проход. Несколько раз судорожно вздохнув, жрец засеменил к выходу со двора.
Валлий посмотрел на прислонённую к освещённой солнцем стене, состоящую из трёх скреплённых между собой пазами досок, табличку. Буквы, нанесённые кистью на влажные, очищенные и отмытые от предыдущего приговора, доски немного растеклись, но были читаемы. "Иисус Назареянин Царь Иудейский", прочитал сотник верхнюю латинскую надпись.
Шагнув назад в помещение, спросил переводчика: «На других наречиях тоже самое написано?»
«Конечно»
«Смотри, нажалуется он на тебя Ироду, достанется тебе "на орехи"».
Палач и казначей, внимательно слушавшие их диалог, захохотали. Переводчик закончил мыть кисти, положил их сушиться на мешковину и лукаво улыбаясь, посмотрел на Валлия: «Ты хорошо сказал, центурион. Я оценил твою шутку. Высшая похвала».
Палач с казначеем заржали еще громче, сотник и сам стал похохатывать, даже сдержанный переводчик немного посмеивался. Ни для кого из них не было секретом, что стоит переводчику, который был руководителем тайной канцелярии прокуратора, только лишь моргнуть глазом, как этого шута, называющегося царём Иудеи, удавят его собственные слуги.
Глоток 7.
Пилат сидел, упершись лбом в сжатые кулаки, поставленных локтями на письменный стол, рук.
На самом деле положение было намного хуже, чем знал об этом Валлий. Даже, если собрать все пешие сотни, расквартированные по провинции и оперативно перебросить их к городу, в случае бунта подавление восстания затянется в многодневную мучительную бойню. Тринадцатый легион давно уже не оправдывал своего блистательного титула. Пешие сотни больше чем наполовину состояли из нанятого местного населения, способного только к исполнению хозяйственных нужд. В некоторых десятках ветеранами были только деканы. По своему же многолетнему опыту Понтий знал, что для усмирения взятого приступом или бунтующего города, нет ничего лучше, чем разделенная на десятки римская конница. Перемещаясь быстрыми бросками по залитым кровью улицам, конные разъезды разрывают на куски поверженный город, как стая волков, изголодавшаяся после долгой зимы, яростно рвёт загнанное ими животное. Сея кровь и ужас среди населения захваченного города, римские всадники ломают сопротивление в считанные часы. Но по вчерашнему донесению гонца конница наместника находилась не менее чем в пяти днях ходу. Успешно подавив греческое восстание, обе центурии разделившись, шли карательным рейдом по приграничным провинции районам, население которых осмелилось поддержать греческих поселенцев, оставляя кровавые раны на месте варварских городков.
От дверей, ведущих в покои наместника, послышалось жалобное блеяние ягнёнка: «Господин…, госпожа…» Пилат обернулся. Полусогнувшись в поклоне,