Ренессанса в Италии и Нидерландах, затем – в Германии, а еще позже – в России. Чудовищно напряженное противоречие ростков массового социального творчества («энтузиазма»), вызванного небывалым революционным подъемом начала XX столетия, и сталинщины в СССР создало условия для развития (и «благодаря» [энтузиазму], и «вопреки» [сталинщине]) такого удивительного феномена, как советская культура…[12]
Живительный воздух свободы или борьбы за нее всякий раз рождал в истории человечества величайшие культурные (научные, образовательные, художественные, нравственные) достижения. И всякий раз, когда объективные или субъективные факторы разделяли социальные преобразования и культуру, это оборачивалось трагедией: первые вырождались в активизм и насилие, вторая погибала под обломками вырождающегося и распадающегося социально-преобразовательного процесса.
Более того, культура и ее прогресс являются одним из важнейших источников энергии социального творчества, стимулируя развитие последнего как позитивной созидательной деятельности.
Культура выполняет эту роль (и это социально-философское обоснование можно найти в работах Д. Лукача), будучи своего рода живым воплощением «родовой сущности человека». Характерное именно для подлинной культуры выражение отчужденности от человека его субстанциональных свойств (творческой деятельности, достойной жизни) в виде трагедии личности, восстающей против правящих миром законов отчуждения, и мечтаний о самореализации своих человеческих качеств[13], является важнейшей предпосылкой социального творчества. Культура сохраняет в социальной памяти Человека и постоянно развивает (через творчество все новых и новых художников и мыслителей, восстающих против мира отчуждения) мечту об иной жизни (как сказал бы Лукач – человеческую мечту о своей истинной родовой сущности[14]), создавая тем самым и важнейшую субъективную (точнее – культурно-творческую) предпосылку борьбы за социальное освобождение.
Важным в этой связи является отношение деятелей культуры к социальному творчеству: притягательность социально-преобразовательной деятельности для творцов, не подчиненных без остатка (идейно и/или материально) системе отчуждения, может служить своего рода «лакмусовой бумагой» того, насколько эти социальные преобразования действительно содействуют освобождению Человека, а значит, и культуры. Отказ же свободомыслящей творческой прослойки общества (но не подчиненной истэблишменту «элитной» интеллигенции) от диалога с социально-активными силами будет скорее всего свидетельствовать о скором (или уже начавшемся) вырождении последних[15].
Сказанное позволяет объяснить, почему соединение творчества [в узком смысле слова] созидателей креатосферы с социальным творчеством масс в режиме диалога, где каждая из сторон является активным, самостоятельным субъектом, рождает