иначе не получится… – сказала я. – Честно, я стихи знаю только потому, что со мной бабушка зубрила.
…А все-таки жаль, что Варька не выучит «Телегу жизни», ведь в этой телеге – развернутая метафора, что бы там Мила вчера ни говорила… Нет, ну точно метафора, говорю я вам…
– А не сравнение? – в Милином голосе звучит нескрываемая издевка. – Насколько я знаю, метафора – это скрытое сравнение, а здесь прямо сказано: «Ямщик седой – лихое время»…
– Да, наверное, все-таки сравнение, – признаю я. – Вы правы: пушкинской телегой правит само время, и это четко сказано… Но ведь у Пушкина время – это не только утро, вечер, это еще и юность, старость… Тогда… постойте! Тогда здесь есть еще одна параллель – день как жизнь. И это, пожалуй, все-таки метафора – она ведь убрана в подтекст… Да, метафора, а не сравнение! И – развернутая метафора, поскольку она держит, организует все стихотворение. Ясно?
– Да ясно, ясно. Ежу понятно! – говорит Мила с раздражением.
– Ну вот видите! – показываю я на Милу открытой вверх ладонью. – Ежу понятно, едем дальше…
– Ч-т-о-о-о??? – Мила возмущенно вскидывается на меня под радостное Васино «Мила – еж… ну так что ж!»
Савелий-слева начинает отстукивать ритм по парте:
– Давай, Василий, повторяй «Мила…»
– Мила еж, ну так что ж… В сердце дрожь… – Вася на секунду замирает, подыскивая рифму…
– Не уймешь! – заканчивает Савелий-слева.
А он, если свести прыщи, довольно симпатичный мальчишка. Через год-другой прыщи сойдут, и будут видны черты лица – острые скулы, твердо очерченный рот. Точно симпатичный! Немного ушастый, но, когда заматереет, это будет придавать ему мальчишеский шарм. Как у Майкла Монта – это из «Саги о Форсайтах», если не читали.
– Мила еж… – Савелий и Вася радостно выстукивают ритм.
– Вам нравится?? – Мила даже привстает из-за парты.
Ну, конечно, мне нравится, хотя и не совсем: слишком все прямо, не хватает синкоп. Ну, в смысле, драйва и грува – когда фраза качается, ломается и спотыкается, как у Маяковского или Эминема… А как же тогда? А! можно убрать «ну так что ж» – и оставить просто «что ж»: Мила еж – что ж?..
– Может быть, подпевать начнете? – у Милы от бешенства твердеет лицо.
– Ой, простите! Вася, Савелий! Прекратите немедленно! – фальшиво возмущаюсь я.
…Нет, все-таки надо было Варьке задать «Телегу…». Ведь в этой пушкинской телеге, как в лукошке, сидит вся еще не вылупившаяся русская литература с ее неизбывной любовью к дуракам и дорогам, потому что куда же мы без дураков и дороги и какой же дурак не любит быстрой езды? И Гоголь любит – и бричку, и птицу-тройку любит, и Лермонтов любит – хоть проселочным путем скакать в телеге, хоть на гордом скакуне летать по дорогам Кавказа, и Набоков любит – у него в детстве был шикарный велосипед – бабуля говорила, что Набоков об этом где-то писал…
А мне сойдет и «мерседес». Пусть чужой, зато с дружелюбным шофером Алексеем и без ароматизатора под зеркалом заднего вида…
– А