со следами боёв. Все годы, что жил в Крыму, меня не покидало ощущение прикосновения к легенде.
От размышлений меня оторвало громкое "Гав!" над ухом. Я повернулся и вздрогнул: прямо напротив меня стоял огромный соседский пёс Пират, немецкая овчарка. Отпустили его хозяева побегать, не всё же ему бедному на цепи сидеть, даже цепным надо размяться. Отпустили и не подумали об окружающих. Дескать: "Не бойтесь, он, когда не на цепи, не кусается". Это они сами так считали. Только вот Пират, похоже, не знал об этом. Пират присел на задние ноги, прижал уши, и шестым чувством я понял, что сейчас он прыгнет на меня. И в момент его готовности к прыжку я плеснул ему из ведра помоев точно в нос. Сам не знаю, как у меня такое решение созрело, как-то само собой вышло. Пёс заскулил, поджал хвост и побежал к своему дому. С тех пор я собак не боюсь. Одна проблема только – они меня тоже не боятся, иногда и кусают.
Зима 1980 года. Северная Карелия, гарнизонная гауптвахта в пос. Новый Софпорог.
– Выходи.
Интересно, куда? На работу, поди, освобождение пока не светит. Только бы не на погрузку брёвен в вагоны. Брёвна были очень тяжёлые, а носить их надо было бегом. Это губа, а не санаторий.
– Пойдёшь на уборку территории. Шинель возьми на вешалке.
С этими словами губарь вручил мне фанерную лопату. Ну и ладно, снег кидать – не с брёвнами бегать. Двор гауптвахты, разделённый заборами на несколько секций, был обширный, так что если умело проволынить, не торопясь, можно целый день проваландаться. А то ещё какую-нибудь работу подкинут, потяжелее. Главное, чтобы губарь, что будет пасти меня, не сволочью оказался. Я пригляделся к нему внимательнее: Из старослужащих, вроде, дембель. Это хорошо, даже отлично!
На губе всё было не как в казарме. Забыл сказать, что охранял нас специальный комендантский взвод, так сказать – профессиональные конвоиры. Если попадётся тебе конвоир из молодых – всё, ты пропал. Будешь бедный, бледный и больной. Загоняет, зачморит, будешь ползать по снегу и жрать его, чтобы остановить кровь из дёсен выбитых зубов и держаться за переломанные прикладом рёбра. Мне самому, к счастью не перепадало, но приведённые примеры – не выдумка. Так вот, самые свирепые конвоиры – это салаги. Дали детям оружие и власть. Безнаказанность и безответственность, то есть – власть над арестованными и возможность не отвечать за их избиение – делали с недавними новобранцами, попавшими служить в комендантский взвод, просто волшебные превращения. Они просто упивались своей властью, чувствуя себя равными богу: хочу казню, хочу милую!
Ближе к концу службы губари вдруг начинают задумываться о дембеле. Как не стараются они скрыть этот радостный момент от военных строителей, но выписывать документы всё равно к нам в штаб придут. Вообще-то, комендантский взвод формально не относился к стройбату, но питались они с нашей столовой, и проездные документы на дембель им выписывали тоже у нас. А уж писарь, сам стройбатовец, непременно сообщит кому надо. Ох, как же их бьют, этих дембелей-губарей! Иногда, впрочем, обходится без побоев, проще. Одного губаря, что поехал домой в отпуск, нашли в туалете станции