услышал от сослуживцев, что такие же листики выручают сладкоежек в походных условиях. Крошат их в костровой чаёк, и никакой нектар в сравнение не ходит. Только вот на каком именно дереве те сахарные листья растут, капитан то ли не услышал, то ли не запомнил. Скорее, всё сразу. Потому сейчас его длинные ручонки хватались за всякую зелень. Главное, чтоб та помясистее была, в ней же явно больше сласти.
Лес настороженно наблюдал за шествием. Из его шевелюры периодически выныривало солнце и тыкало лучами в глаза. Лил и Лул шмыгали наперегонки. Бык жмурился от капель пота, стекающих со лба весёлыми ручейками. Сныть всё глубже постигал азы вегетарианства. Так случилось, что несмотря на броское имя, вечного зама кликали исключительно по фамилии. Хотя вся его жизнь состояла из звучных прозвищ. Тут тебе и неприлично высокий рост, обязывающий к призванию каланча, и родня в госуправлении, отчего сам Бог велел откликаться на мэрский брат, да и имя просто таки умоляло о замене на фамилию известного сыщика, но вот поди ж ты, Сныть и всё тут.
Прожевав очередную сочную жилку, капитан сплюнул, решив, что пока с него хватит. Накушался. Вероятно, те сахарные деревья найдутся там, ниже, около Тихого. А расти они прям тут, недалече, от них давно уж ничего бы и не осталось. До последней веточки оборвали бы варвары-сладкоежки. Всё ж таки природа гораздо умнее человека: это люди всё лучшее впереди себя пускают восторгов ради и зависти для, а она-матушка самое ценное подальше от человека держит, ибо уж кому-кому, а ему доверия нет! Хмыкнув изумительному выводу, вечный зам повеселел и едва не пустился вскачь на манер шестиклассницы. И в этом вот всём кроется причина того, почему к его должности прилагается довесок «вечный». Ни для кого не секрет, что Бык готов усадить в начальственное кресло любого, у кого есть таз, но только не своего нынешнего заместителя. В случае Эркюля Петровича младший брат – это диагноз, посему как бы тошно не было Теплову от работы, он уверенно заявлял, что передаст дела в длинные руки Сныти только в связи со своей кончиной.
Изрядно поднабравшись уверенности, утро прямо заявило о намерении переодеться в жаркий день. Озеро по прозвищу Тихое обратилось благородной девицей и, обмахиваясь ивовыми лапами, смиренно поджидало гостей. Не то, что бы было назначено кому-то конкретному в урочный час, совсем нет, однако ж слишком уж чудной выходила суббота: в такой день абсолютное преступление не пойти на свидание к Тихому. Распоследний грешник решится променять его прозрачную прохладу на чугунный хлор. Только самый ленивый из ленивейших посмеет давиться сном, вместо того, чтобы вдыхать это утро, согнувшись над удочкой, выдыхая умиротворение в шайку серебряных стрекоз.
А ведь всего-то пройти несколько километров добродушного леса, никуда не сворачивая, покуда сбоку не покажется кривенькая дорожка с корешком в самой сердцевине. Через корешок прыг, по дорожке скок, и вы на озере –