выступили у нее на глазах; липкое тяжелое тепло разлилось внутри нее и сладко отдалось в мозгу, отодвинув на второй план действительность.
Старик оказался художником, когда-то даже преподававшим в Репинском институте рисунок.
– Хорошо, что вы существуете, – услышала она, а он, встретив ее непонимающий взгляд, продолжил: – Натурщицы так не глядят. Вы ведь жена одного из наших выпускников, верно? – И он долил Ольге в стакан вина.
– А он, пожалуй, гений. Гений, – тут старик усмехнулся, – у которого рука не дрогнет укокошить какого-нибудь простеца, когда он задумает «Снятие с Креста». Мы вот привыкли, что гений и злодейство вещи несовместные. Но не верьте тому, кто будет утверждать это, – он или плут, или дурак. Конечно же, гений злодей, и не дай Бог никому оказаться рядом с ним, потому что гений не будет гореть в одиночку… Но не беспокойтесь: когда схлынет эпоха, от художника не останется ничего, кроме его творений. А это значит, что вы останетесь. Навечно.
Потом он замолчал и долго рассматривал ее, подперев щеку ладонью.
– Никуда он от вас не уйдет… В вас есть то, что невозможно выразить, то, чем как раз и занимается искусство – и занималось во все века. Но это под силу разве что великим вроде Веласкеса, Рембрандта… Не знаю, как это вашему удалось.
Ольге вдруг все стало неинтересным и неважным.
– И не пытайтесь его переделывать, – крикнул он ей вслед, когда она уже была у выхода, – ведь только такой он и настоящий! Жаль, правда, быстро сгорит.
Она перешла проезжую часть и облокотилась о парапет набережной – ждала, когда пройдет дурнота. Мокрый снег летел в лицо, облепляя шарф, повязанный вокруг головы, тротуар уходил из-под ног, и Ольга опустилась на ступеньки возле сфинкса, прислонясь виском к граниту. Мимо плыл ноздреватый лед, хлопья снега быстро тонули в черной воде. Внезапно пахнуло морем – и она увидела то давнишнее, под голубым крымским небом… Но дальше заглянуть не удалось: снег залепил экран…
Завтра она купит Федьке батарейки и лекарства. Откуда возьмет деньги? Продаст свои волосы. Дорого. Дальше еще что-нибудь придумает. Катюша… С ней надо разговаривать каждый вечер, как и с Федькой, рассказывать про жемчужно-серое утро в горах, про лепестки роз в огромных пальцах…
Она не узнавала улиц, словно никогда не бывала здесь раньше. И ей вспомнился сон, который повторялся уже много лет: она летит в пропасть и все никак не может разбиться. Сейчас сон с явью неожиданно соединились: коридоры незнакомых улиц гнали ее вперед, и она почему-то уже знала, что остановки не будет – у этой пропасти нет дна. В отчаянной попытке вернуться она уцепилась за первую попавшуюся картинку в калейдоскопе, завертевшемся перед ней, – увидела их кухню в утреннем солнце, Федьку в стульчике для кормления, упирающегося перед тарелкой, и себя, изготовившуюся к изнурительной борьбе с ложкой в руке. Где-то тут ее муж: Ольга чувствует на себе его пристальный, прожигающий взгляд. И уже знает: стоит только ей обернуться – она увидит глаза зверя.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст