глядел.
Складка
лба поперек
волевая.
Планки орденские на груди.
«Все вы тут,
пока мы воевали…
Собирай свои шмотки.
Иди».
Настя встала, как будто при смерти,
будто в обмороке была,
и беспомощно слезы брызнули,
и пошла она,
и пошла…
Шла она
от дерева
к дереву
посреди труда и войны
под ухмылки прыщавого деверя
и его худосочной жены.
Шла потерянно.
Ноги не слушались,
и, пробив мою душу навек,
тяжело ее слезы рушились,
до земли
пробивая
снег…
Взмах руки
Когда вы,
из окна вагона высунувшись,
у моря или просто у реки,
в степи
или у гор, надменно высящихся,
увидите короткий взмах руки, —
движением стремительным обдутые
и полные своих удач и бед,
о машущем,
конечно, вы не думаете —
вы просто тоже машете в ответ.
Да и о вас не думает он,
машущий.
Непроизволен этот добрый взмах —
солдат ли машет вам из роты маршевой
или мальчишка с бубликом в зубах.
И машут пастухи с лугов некошеных
и рыбаки,
таща в сетях кефаль,
и пальчиками,
алыми на кончиках,
вас провожают ягодницы вдаль.
О, взмах руки, —
участья дуновение!
О, взмах руки, —
ничем ты не растлим
средь века,
так больного недоверием,
доверья изначального инстинкт.
И пальчиками,
алыми на кончиках,
все ягодницы всех на свете стран
средь эдельвейсов,
миртов,
колокольчиков
нас провожают в звезды и туман.
Девчонок платья плетутся короткие.
Девчонки машут с радостью такой!
Всегда у рельс найдутся те,
которые
махнут —
пускай ручонкой,
не рукой.
Девчонки в развалившихся сабо!
Девчонки в ореолах из ромашек!
Как будто человечество само
себе,
куда-то едущему,
машет.
Мед
Я