яростно били в неё, лучи яркого весеннего солнца. Окраина Москвы была по-своему очаровательной и полной тайн. Пробегали коты и кошки. Лениво лаяли дворняги, неслись авто, над головой шумели голуби, спешили прохожие…
Что я увидел? Наивный фильм, сейчас уже не очень смешной и не особенно трогательный. Фильм, который мне было скучно смотреть. Фильм, который я не досмотрел до конца. Но девочка-то хоть всё так же прекрасна? Да и девочка уже не та… Нет, хорошая девочка. Но уже не та. Время колдует и над целлулоидной вечностью.
И вспоминал я сейчас почему-то Таню. И тот вечер: просила перезвонить, когда бы ни пришёл, в любое время…
Я с ней даже не целовался ни разу. Видел, как она целуется с другом брата. У нас дома на вечеринке, в полутьме и медленном танце под «Скорпионз». Мы танцевали медленные танцы под «Скорпионз»… А сам – ни разу.
У Кубрика есть фильм, название которого я всегда путаю, то ли широко открытые глаза, то ли закрытые… Как, оказывается, легко перепутать закрытые и открытые глаза.
Странно… набившая оскомину строчка: что имеем не храним, потерявши плачем, в переложении Булата: чего не потеряешь, того, брат, не найдёшь… Нет, даже не это. А вот что. Наше прошлое, бывшее когда-то таким блёклым, с течением времени превращается в не наше кино. И расцветает нездешними красками.
Странно, что собственное прошлое может быть несбывшимся.
Письма к Софи. Лето в Крыму
Дорогая Софи!
Увидев рисунок, я сразу вспомнил ту ночь. Две бочки, дерево, вдалеке река и другие деревья, а над всем этим – неестественно большая, идеально круглая и белая луна. Протяни руку, и она твоя… Невозможно не вспомнить Калигулу. Только вместо луны как образа невозможного – ты. Но это лирическое отступление. Итак, увидев рисунок с бочками и луной, я сразу вспомнил ту волшебную ночь.
Было это летом девяносто седьмого года. И такое лето, наверное, бывает только раз в жизни. Со своей будущей женой я поехал в Феодосию. Отец достал ей путёвку в местный санаторий, а я отправился через неделю вслед за ней без всякой путёвки. Я ехал на верхней полке плацкартного вагона, мне было девятнадцать лет… нет, уже двадцать. Мне было двадцать лет, и я никогда не видел моря. Поезд плёлся около двух суток. Подолгу останавливался, замирал на полустанках, как обветшалый бронепоезд на запасных путях, пропускал другие поезда. Я читал Цвейга, смотрел в окно, изнывал от духоты и мечтал о встрече, считая часы, а потом минуты.
Мы встретились на феодосийском вокзале, как и полагается влюбленным. Был день, стояла невыносимая жара. Пошли в кафе, я выпил двести грамм (простите, граммов) коньяка и чуть не двинул кони. Сердце стучало, будто хотело вырваться на волю и разорваться на части. Я не на шутку испугался, но всё обошлось. С тех пор не люблю коньяк.
Это было хорошее время. По сути, наш медовый месяц. Всё происходило очень бурно. Мы много любили друг друга, ругались, мирились, само собой купались в море, гуляли по городу, где было особенно