что в глубине души у меня была потребность в такой вере, в вере хотя бы во что-то.
Я никогда не соглашался с этим, не хотел быть таким поверхностным, таким прозрачным.
После ее падения я, однако, начал задумываться. Или нет, я старался соответствовать всем ее подозрениям обо мне, чтобы она оказалась права. Чтобы права оказалась Мэрион, в которую я мог бы верить, которая всегда бывала права, которая всегда была умнее, чем ее глупый муж.
Если бы она была тут или где-то рядом с этой гостиной, она бы сказала, что я просто ищу другой объект для своей веры, которая мне необходима, – ее. Всю эту накопившуюся потребность верить, нереализованную в силу моей застенчивости, и в обмен на которую, как казалось, можно было добиться ее возвращения, я мог бы потратить здесь и сейчас.
И? Вероятно, я бы тоже мог вспрыгнуть в этот разукрашенный фургон для музыкантов. Потеряете жену, так вспрыгнете в любой фургон, который, как вам кажется, может доставить вас в какое-то другое место, потому что прекрасно понимаете, в каком положении находитесь, а оно не слишком завидное.
Теперь в гостиной при свете камина она определенно отбрасывала не совсем четкую, но все же тень; снег, безусловно, таял на ней и капал на деревянный пол; глаза над маской, несомненно, регулярно моргали, и я мог поверить в то, что знал: она… призрак, видение, получившее форму, материализовавшаяся память. Она возвратилась не столько для того, чтобы закончить незаконченное – если люди ради этого возвращались бы в виде призраков, то мир кишел бы ими, – но потому, что захотела увидеть нас еще раз.
Правда, при определенных условиях. Наверняка ей поставили условия.
Такое вы говорите детям, когда они уже достаточно большие, чтобы самостоятельно пойти в парк, верно? Хорошо, я отпускаю тебя на этот раз, но только при условии, что ты вернешься до наступления темноты, если не будешь лазить по деревьям и уйдешь, если одна и та же машина проедет мимо тебя дважды, и так далее, и так далее.
Таким образом, вы сохраняете в целости свой мирок.
Одно из условий, которые Мэрион вынуждена была соблюдать, – не сообщать мне никаких новых сведений, она вообще не могла говорить. Вероятно, следовало поддерживать какое-то равновесие: если на этой стороне X, а на другой стороне – У, то если она скажет мне УУУУ, это выведет существующее из равновесия.
– Я понимаю, – сказал я.
И в этот момент – такое мог бы заметить только ее муж – она слегка прикоснулась к своему выпяченному животу.
– Я так рад, что ты здесь, – сказал я вместо ответа на то, что она только что дала мне понять: я не должен упоминать о ее беременности.
Это была та Мэрион, которую я знал. Эта женщина полезла бы на гору за два месяца до родов.
Эта женщина дала бы согласие на любое условие, лишь бы снова увидеть свою семью. Но характерный блеск в ее глазах мог заметить лишь муж. Он означал, что она что-то задумала.
Что же? Я знал что. Это находилось у нее в животе.
Она