Забила наглухо. Войти – не выйти, знаешь. А внешний ход вообще известкой по шву замазан.
– Помочь? – Я подошел к двери и взялся за железку поверх ее руки.
Кой чёрт я спрашивал о таком. Какого Иблиса делал. И без того намек прозвучал двусмысленно, а к тому же эта вторая, внутренняя дверь открывается прямо в коридор между женской и мужской половинами. Хороша будет при случае из меня картинка!
И может быть, оттого, что я хотел уйти с гордо поднятой головой, а, может быть, оттого, что желал вышибить клин клином, – я сделал самое простое, что можно было сотворить в нашем положении. Поцеловал ее в наилучшей фрейбургской манере, не размыкая губ и рук, довел до отменно широкого и низкого ложа и, странно покорную, опрокинул на него, высвобождая нас обоих из широкой одежды. Поистине, в такие моменты действуешь на одном наитии, сам не зная, куда заведет тебя смесь твоих глубинных привычек наравне с необузданным твоим сердцем, полным жалости.
И поныне спрашиваю я себя: был ли то грех плоти – или некая предначертанность?
… Теперь я непременно должен взять тебя женой, – сказал я, чуть погодя. – Даже если не сделал тебе нынче ребенка.
Снова подобие горькой улыбки. В самом деле, подумал я, покойный Хельмут за все годы брака не сумел того сотворить, так с какой это стати я напрашиваюсь.
Но если не супружеством, то как мог я иначе оправдать себя?
Это звучит пошло и подло, однако у мужчины есть лишь один – достаточно категорический – способ вывести женщину из состояния духовного паралича и безразличия к себе. Тот, что невольно применил я. Говоря метафорой: когда ты хочешь утешить женщину и пьёшь слезы с ее неподвижных щек, ты никогда не можешь быть уверен, что именно тебе удалось разбудить внутри нее глубинный источник плача. И никогда ты не сумеешь узнать, хотел ли целительного соития ты сам, или она, или вы оба. Или вовсе никто.
Наутро я пошел к кади нашего округа и как можно деликатней с ним объяснился. Чего мне уж точно не хотелось – подставлять нас обоих под прелюбодейное обвинение. Как ни странно, ей могло грозить худшее наказание, чем мне, – по причине того, что я, так сказать, пал бы жертвой своего безрассудного, но добродеяния. Поднес солому к факелу, как говорят в Вестфольде.
– В Скон-Дархане остерегаются брать в супруги вдов, пока они не выждут наедине с собой год, – возразил судья в ответ на мои настояния.
– Сделать это у меня в доме будет куда как непросто, – отрезал я. – А Бог не хочет для человека затруднений.
– Если у нее будет ребенок от погибшего…
– В любом случае он не останется сиротой, – ответил я. – Как все дети вокруг моего очага.
– Она согласна с твоим решением?
– Не возражала пока.
Ну конечно, только наисильнейшее влечение к смерти могло бы заставить ее противиться такому решению.
– А первая ваша жена дала согласие на сей поспешный брак?
Я едва не ляпнул, что, по моему скудному разумению, именно Турайа нарочито меня подставила. Но разве я не рыцарь вдвойне – на