с живыми тканями, бессрочная гарантия… Верхняя трубка была как раз такого диаметра, что он, пожалуй, мог бы получить удовлетворение… если бы не увял, будто проколотый воздушный шарик. Более того, его тошнило. В обоих отверстиях подрагивало что-то розовое…
Похоже, Элку не смутило шоковое состояние партнера. Ее пальцы продолжали мягко массировать его скальп. А Эдику казалось: именно там, в корнях седеющих волос, гнездится холод.
– Что-то не так, милый? – промурлыкала она. От этого голоса переворачивалось сердце, но отнюдь не представление Пыляева о том, что должно находиться у женщины между ног…
– Почему ты остановился?
«Почему я остановился?!» Хороший вопрос! Он и сам хотел это знать. Однако куда больше ему хотелось, чтобы все происходящее оказалось пьяным кошмаром. Из тех, что снятся иногда на горбатом диване в кабинете Вислюкова. Если подумать, тут было над чем посмеяться. Но смех вибрировал где-то далеко отсюда; его никак не удавалось втиснуть в глотку… «Девственница, все еще девственница!» – хихикал кто-то посторонний на темной стороне сознания. Пыляев не мог сбить с толку самого себя, хотя искренне старался. Картинка перед глазами отличалась безжалостной наводкой на резкость.
Он медленно поднял голову, боясь чего-то не вполне определенного.
В отблесках каминного пламени ее кожа выглядела словно расплавленное золото. Соски сморщились, высохли, превратившись в изюм. Против ожидания, лицо Элки не было ни злым, ни презрительным. Оно выражало только тоску… и жалость.
Пыляева охватил озноб. Он понял, что впереди у него действительно ничего нет, кроме приближающейся импотенции и одинокой старости. Даже в хаосе все в конце концов оборачивается прозябанием…
– Не нравится? – спросила она без сарказма.
– Какого черта?.. – только и сумел он произнести.
– Тогда проваливай! – посоветовала она мягко.
Он стал молча одеваться, чувствуя себя дерьмом в проруби.
В эту минуту дверь, за которой исчезла «Арина Родионовна», снова распахнулась. В комнате появился холеный мужик в тысячедолларовом костюме, скрадывавшем опрятное брюшко. Пыляев, которому было не до шуток, тем не менее сразу же окрестил его про себя «адвокатом мафии». И, как выяснилось впоследствии, не слишком ошибся.
Глаза печального спаниеля глядели на Эда с укоризной. Седеющая бородка представляла собой маленький шедевр парикмахерского искусства. Новый персонаж потирал ухоженные лапки – примерно так, как это делает муха-дрозофила. На мизинце поблескивало кольцо со свастикой.
«Адвокат» устало улыбнулся, изобразил на физиономии сожаление и сказал:
– Э, нет, детки, так дело не пойдет!
5
«Ты же знал, что так будет, родной?» – спрашивал Эд у самого себя. И тут же отвечал: «Да знал, знал, пропади оно все пропадом!..» Пальцы с трудом находили пуговицы. Что-то в облике опечаленного «адвоката» мешало Пыляеву сразу послать его подальше. Потом, с застегнутой ширинкой, он