скую площадку, Барнабас Стукк разгрузил пони, – бедная скотинка тоже изнемогла, – взвалил кули с углем на самую вершину кучи, в третий ряд, и вышел отдышаться на смотровую галерею. Вид с нее, впрочем, открывался безрадостный – куда ни кинь взгляд, одна вода, вода, вода, волны, волны, волны… Оно, конечно, если через парапет перегнуться и посмотреть прямо вниз, берег увидеть можно. Только смотреть в эту пропасть не хочется: мало того, что стоит тучерез на высоченной скале, так и сам он возносится без малого еще на полсотни туазов. Барнабас обвел взглядом горизонт. Даже единого паруса не видно. Так ведь днем они и появляются редко, все больше по вечерам да по ночам… Хоббит смачно плюнул в море, повернулся и по пологому пандусу, спиралью вьющемуся вдоль стен башни, повел своего пони вниз, к выходу из маяка, к земле и сочной травке.
Там уже поджидали остальные. Пони, враз забыв про усталость, резво потрусил на луг, к своим приятелям, а Барнабас тяжело зашагал к уже накрытому то ли для позднего завтрака, то ли для раннего обеда – называй как хочешь – столу, откуда призывно махал верный помощник Перигрин Пикль.
– Шире шаг, Барни, шире шаг! Стынет!
Любит Перри паниковать да поторапливать! Ничего не остыло, так что подзаправились по-хоббичьи основательно, но с разумением, чтобы не затяжелеть – работы впереди еще вдосталь: и стекла помыть – за ночь успевают порядком закоптиться; и первую порцию угля на решетку горелки выложить; и… и… Хозяйство-то непростое и немалое – всем четверым по уши дел хватит. Так и не привыкать же – не первый год, чай, службу несут…
И, конечно, управились вовремя.
Теперь и расслабиться можно.
– Ну что, старшой, забьем козла? – потирая в предвкушении руки, предложил Перри.
Не подумайте ничего плохого: хоббиты – народ гуманный, хотя до самой идеи гуманизма пока еще в своем развитии не дошли. И к животным относятся по-доброму, пусть даже до принятия закона об их охране или составления Красных книг не додумались. А уж чтобы какие-нибудь там жертвоприношения – так и вовсе ни-ни! При одной мысли о подобном дрожь пробирает. Конечно, от жареной козлятинки на ужин не откажутся. Но, во-первых, для доброго жаркого только молоденький козленок годится, причем лучше – козочка, и уж всяко никак не козел. Во-вторых – не самим же забивать? Это занятие другим передоверять принято – корчмарям, скажем, предпочтительно из верзил. Так что господин Пикль имел в виду всего лишь давным-давно занесенную из дальних краев игру, первоначально называвшуюся «орочьими костями». Откуда пошло такое название, не знает никто. То ли впрямь в былые времена выдумали ее орки, то ли сама игра по общему мнению подходила исключительно для могучего орочьего интеллекта – трудно сказать. Козел же здесь появился по недоразумению, ибо стол для «орочьих костей» традиционно раскладывали на козлах. Но давно известно: ничто так легко и надолго не приживается, как случайное и неправильное словоупотребление.
– Почему бы и нет? – отозвался Барнабас. – Играют все?
А как же иначе?
Патлатый Самюэль Сонкинс, в быту откликающийся на невесть откуда взявшееся и опять же потому добротно приклеившееся имя Самсон, мигом притащил козлы, а последний из четверки, Пит Брендивиск, – столешницу, сколоченную из плотно согнанных досок и отполированную многолетним употреблением. Стол расставили в тени тучереза – солнце в этот час еще поджаривало на совесть. Оно конечно, тень уползать будет, но на два-три кона хватит, а там и передвинуться можно. Разлили по кружкам сладкий октябрьский эль – под него игра идет особенно хорошо. Перри торжественно высыпал из кожаного мешочка кости и тщательно перемешал, приговаривая:
– Ты варись погуще, каша, чтоб удача стала наша!
– Это чья же? – насторожился Пит. – Играть-то ведь каждый за себя будем!
Хоббиты, надо заметить, командных игр не любят, даже двое на двое, предпочитая во всем основательную самодостаточность. То есть исключения, конечно, встречаются, но не то чтобы часто.
– А общая, – охотно пояснил Перри. – Чья бы ни была, твоя, моя, а все наша, хоббичья. А уж между собой всяко да разберемся.
– Уговорил, – кивнул Пит.
Диалог этот предшествовал игре всякий раз, однако никогда не надоедал.
Но разобрали кости в торжественном молчании. И дело пошло. Первое время слышались только звучные глотки да стук костей по дереву. Но мало-помалу под игру зашел разговор. Как всегда, необязательный, ничего не значащий, а потому особенно милый сердцу.
– Ты сегодня на галерею выходил, Барри? – полюбопытствовал Самсон.
Барнабас кивнул, сосредоточенно рассматривая кости. Если двойка на столе уцелеет, то длинный конец – его.
– И что там?
– А ничего.
Только бы Пит не забил вожделенную двойку!
– Ни одного паруса? – настаивал Самсон.
– Я же сказал!
А, дракон тебя жги, накрылась-таки двоечка!
– Так я не про те, что из Серой Гавани, – не отставал Самсон. – Те, всякий знает, только к ночи появляются. Зато уж потом прут – только