день, кружащиеся желтые листья, мощным воздушным потоком втягиваемые в арку.
И – выстрелы. Один, второй, третий…
Все попали в цель. Кристине в голову, мне в грудь, Наталье – в плечо. Последний не смертельным оказался, но… У жены было слабое сердце, – наверняка ослабло за годы супружества из-за необъяснимых странностей моей работы; оно-то и не выдержало.
Дочь умерла на месте, а я, я, ради которого все это затевалось, остался жив…
Старый доктор в больнице по улице Чапыгина, куда меня привезли, сказал: «Вы родились в рубашке, молодой человек!» Нет, милейший Ян Павлович! О какой-такой рубашке можно вести речь, если я самый несчастный человек на свете… Ради кого мне теперь жить? Ради чего?
Только для того, чтобы отомстить? В сорок лет поздно все начинать с нуля…
Вот ко мне подселили вроде бы законченного бандита, но и у него в душе есть что-то человеческое, и он хочет понять, ради чего живет на белом свете, зачем рискует здоровьем и жизнью? Из-за денег? Не слишком ли мелко?
– …Убедившись, что легальные сферы предпринимательства уже освоены, Степаныч стал зондировать возможности проникновения в наркобизнес, контроль над проституцией. Я был при нем вроде как начальник контрразведки…
– У Марио Пьюзо это называется «капореджиме».
– Да, читал. У нас специального слова не было. Но заниматься приходилось практически тем же. По долгу службы старался проанализировать все наши проколы… Чаще всего возвращался к мыслям о том, как же все же произошло покушение на Кумарина. Кто в него стрелял? Впервые в моей практике ни братве, ни правоохранителям не удалось установить даже пол покушавшегося. Одни свидетели говорили, что это была женщина, другие утверждали, что мужчина в парике… Мы даже не знали, кому мстить! Для того чтобы хоть как-то загладить свою неспособность выйти на организаторов покушения, стали распускать слухи, что киллер уже покоится на дне озера с гирей на ноге. Но Кум, мой корешок, замечательный парень, не был отмщен…
Нет, не столько бандитская злость, сколько человеческая тоска была в глазах Барона. «Не отомстил» – видимо, не самое главное для него.
Мисютин помолчал и продолжил:
– Тридцатого июня 1995 года не стало и Степаныча, Коли Гавриленкова. Мы втроем: я, Степаныч и его родной брат Витька, ждали на Московском человека, который был должен подвезти бабки. Имя его не упоминаю, ибо парень не при чем. О нашей встрече он не траванул никому – я потом и допросил его так, что чуть наизнанку не вывернул, и проверял, – и убедился в этом. Да, ждали… Вдруг вылетают двое на мотоцикле без номера и давай лупить из автоматов. Целились только в Николая. Мне и его братану – хоть бы хны. Ни единой царапины. А Степаныча положили замертво…
– Разве вы были безоружны?
– Обижаешь…
– Почему же не открыли ответный огонь?
– Открыли. Я даже попал в кого-то.
– Ну и?
– А ни шиша! Ни мы, ни милиция не раскопали. Хоть я лично проверил все больницы города и многих практикующих